Сибирские огни, 1961, № 12

— Ты что делаешь?! — поразился я. — Не видишь, что ли? Василия укладываю по кускам, пусть плывет! — Опомнись, Трофим! Что с тобою? У него вдруг безвольно опустились руки, и они кажутся мне необычайно длинными, как у гориллы. Тело обмякло, в глазах — бунт. Он стал дико огляды­ ваться по сторонам, словно пробудился от тяжелого сна и еще не узнал местности. — Что же это такое? — произнес он с отчаянием и, показывая на плот, спросил: — Это я таскал камни? — Ты. — Втемяшится же, господи!.. Кажется, ничто меня в жизни так не поражало и не пугало, как сейчас Тро­ фим. Что бы это значило? Ведь нам не до шуток, не до «розыгрыша». Я смотрю на него. Глаза прежние, ласковые, только губы искривила незнакомая, чужая улыбка. — Ты плохо чувствуешь себя? — Нет, нормально. Но... понимаешь, мне кажется, будто в голове что-то не сработало, или я только что проснулся. — Ты очень переутомился. Давайте задержимся на день. — Нет, нет, будем плыть! — и он идет к стоянке. Вдруг мне вспомнилось, что с Трофимом уже было такое, когда мы работали в Туве. Но странный приступ прошел бесследно, и я совсем забыл об этом. А те­ перь? Нам только этого не хватало! Но пока главная моя забота — Василий Николаевич. Мы завертываем его ноги в сухие портянки, натягиваем сапоги. Он не приходит в себя. Так, в бессозна­ тельном состоянии, мы и переносим его на салик. Но я теперь слежу за Трофимом. Он, Трофим, мрачный. Прячет от меня взгляд. Я делаю вид, что этого не за­ мечаю. Плывем хорошо. Течение быстрое, да беда — негде реке разгуляться: кривун за кривуном... Сижу с Василием Николаевичем, мокрой тряпочкой смачиваю ему губы. Сохнут они у него от жара. Салик тихо качается на волнах, словно в колыбели. Какой день, как хочет­ ся жить! С неба падает в ущелье орлиный крик. Я сижу на краю салика, мечтаю о еде. — Трофим, если доберемся до жилья, мы, конечно, устроим гулянку, — говорю я. — Проще всего, надо остаться в живых. Ведь тут... Обожди! — Взгляд Трофима устремился куда-то вперед. — Смотри! — Он протягивает руку. Смотри!.. Я вскакиваю. Ну, разве усидишь! За перекатом, ниже скалы, — прибитый к берегу плот! Он наполовину залит водою. На нем привязаны Бойка и Кучум. Не знаю, кто больше рад, — мы или собаки? Они, видимо, давно учуяли нас и подняли вой, боясь, как бы мы не проплыли мимо. Трофим подворачивает салик к берегу. Я соскакиваю в воду, бегу по отмели. Собаки в восторге, дыбятся, визжат, воют. Если бы они умели говорить!.. Мы ободряем животных. Чувствуем, как долго они нас ждали. Но вот Б ой ­ ка вдруг обнаруживает, что нет с нами того, чьи руки всегда ласкали ее, кому она была покорной рабой и кого, вероятно, как-то по-своему ждала. Беспокойным взглядом окидывает она пустое пространство вокруг нас, поднимает морду, при­ стально смотрит на меня. В ее глазах что-то разумное. Я не знаю, как это наз­ вать, но, честное слово, мне кажется, что это гораздо выше животного инстинкта! Отвязанная Бойка бросается по отмели, вскакивает на салик, вдруг насто­ роженно начинает обнюхивать ноги Василия Николаевича. Затем запускает свою острую морду под фуфайку, добирается до головы и тут — оживает. Мы видим,