Сибирские огни, 1961, № 12
ваем на мягкий мох. Раздеваем его, начинаем энергично растирать руками ноги, грудь, спину. Наконец-то, на лице зашевелились мышцы. Одеваем его в сухую одежду с Трофима. Он все еще находится в полуза бытьи. Ни одного слова не можем добиться от него. Вижу, на поясе его брюк бол тается кусок ремня. Он живо напоминает мне последний момент на камне. Васи лий жертвовал собой ради спасения товарища! Мы с Трофимом разжигаем костер, начинаем таскать дрова. Хожу по лесу, собираю сушник. Будто сто лет я не ходил по земле, не видел этих темных задумчивых елей, не дышал хвойным ароматом тайги, не слышал перезвона холодного ручейка, падающего с невидимой высоты на дно ущелья. Осторожно ступаю босыми ногами по зеленому мху, боюсь нарушить покой насту пающей ночи. Перешагиваю через валежник — и вдруг с оглушительным шумом взлетает рябчик. Быстро работая крыльями, он откачнулся в сторону, промелькнул между стволов и с шумом уселся на сучок молоденькой лиственницы. Хорошо бы на ужин добыть рябчика! Беру сухую кривулину, с полметра длиною, и начинаю осторожно подкрадываться к птице. А сам думаю: какая наив ность — палкой убить рябчика. Но голод ничего не признает. Не успеваю сглаты вать слюну. Вот и намеченный ствол осины. Подбираюсь к нему. Выглядываю. В лесу густой вечерний сумрак. Долго шарю глазами по лиственницам, ио рябчика не вижу. Значит, улетел. Поднимаюсь. Выхожу из засады. И вдруг обнаруживай? его почти над головою. Он видит меня и не улетает. Нет, это не рябчик. «Неужели каряга!» — чуть ли не крикнул я от радости. Присматриваюсь. Да, эта птица покрупнее рябчика, действительно, каряга. Зову Трофима. — Смотри, счастье какое попалось! — и я показал рукой на птицу. — Каряга! Ее сдернуть надо, а то улетит. Мы знаем, что у этой птицы нет страха. Она нас не боится и продолжает с каким-то странным любопытством рассматривать пришельцев. Каряга вытягивает шею, вертит головою то в одну, то в другую сторону. Трофим вырезал длинную хворостину. Я ссучил тонкую веревочку из волок на жимолости. Затем мы сложили из нее петлю и привязали к тонкому концу хворостины. А птица не улетает. Она сидит на толстом сучке, метрах в трех от земли, нервно переступая с ноги на ногу. Трофим подносит вершинку хворостинки с пет лей к птице, и совершается чудо: каряга просовывает в нее свою краснобровую головку, будто она это делала уже много раз. Трофим рывком захлестнул петлю, и доверчивая птица повисла на хворо стинке, хлопая крыльями. С добычей возвращаемся к Василию Николаевичу. Сегодня у нас будет чу десный ужин. Мы с воодушевлением устраиваем ночевку. Надо сделать заслоны от ветра, натаскать мху для подстилок и утолить голод. Но у нас нет ни топора, ни посуды, к тому же на мне нет ни сапог, ни фуфайки. Через час мы — у костра, окруженные невысокой стеной из еловых веток. Я делаю из березовой коры чуман. В нем мы сварим суп и попытаемся раз делаться с нашим последним врагом — голодом. Трофим общипал птицу, порубил ее на мелкие кусочки. На этот раз ничего не выбрасывается: ни крылышки, ни лапки, ни внутренности — все съедобно! Теперь задача сварить суп в берестяной посуде: ведь она мгновенно вспыхнет и потечет на изломах, если поставить ее на огонь. Хорошо, что с нами последние годы жил мудрый старик Улукиткан! Мы многому научились у него. Я достал из огня заранее положенный туда небольшой камень, хорошо на каленный, опустил его в чуман. Нас обдало густым паром. Потом вынул первый, опустил второй. Суп вдруг забулькал, стал кипеть, выплескиваться из посуды. Над стоянкой расплылся знакомый аромат мясного варева.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2