Сибирские огни, 1961, № 12
Глава четвертая I В а к р аю ж и зн и . К р и к чайки . П еред п о л о в о д ь ем . „У б е й и п лы ви !“ З е м л я . . . Скоро ночь, и тогда... Ведь мы одни среди скал, на дне глубокого коньона, выброшенные Маей на кособокий камень. Ни плота, ни возможности развести костер. Стоим с Трофимом на краю обломка, удерживая друг друга. Василий лежит пластом. Над его лицом сгустились тени. В глазах испуг. Нижняя челюсть от висла. Кругом, рядом все кипит, пенится, ревет. Страшно смотреть, как беляки, поднимаясь холмами, налетают друг на друга и с гулом проваливаются в пусто ту. Сквозь водяную пыль слева виден поворот. Справа реку поджимает крупная россыпь. — Проклятье, правее бы надо, тогда бы пронесло, — досадует Трофим. Надо принимать какое-то решение. Что угодно, любой ценой, лишь бы выб раться! Опасность теряет значимость. Только безумный риск еще может изменить обстановку. Ловлю на себе настороженный взгляд Василия. Он понимает все. Молча ждет приговора. Его не спасти, это ясно. А как же быть? Бросить на камне, а са мим спасаться? — Василий, подскажи, что нам делать?... Ты слышишь меня? — кричу я, силясь преодолеть рев реки. — Плывите... а мне уж ничего не надо... столкните в воду... — И мы видим, как он, напрягая всю свою силу, пытается сползти с камня. Я опускаюсь на колени, обнимаю его мокрую Голову. Мы все молчим. «Столкнуть в воду!» — страшные слова! — Я остаюсь с тобой, Василий. А ты, Трофим, не мешкай, не раздумывай, раздевайся, плыви, авось спасешься. — Нет!.. У вас семья, а я... я один, и не так уж мне везло в жизни... — К чемуразговоры! — кричу я. — Раздевайся! Одежду привязывай на спину. Проверь, хорошо ли упакованы спички. — Мне не выплыть. * — Вода вынесет, а здесь гибель... Ну, чего медлишь1 Он вскинул светлые глаза к небу и стал вытаскивать из тесных сапог поси невшие ноги. Я помогаю ему раздеться. Вокруг по перекату ходят с гулом буруны, мешая густую синеву реки с ве черним сумраком... Я завязываю на груди Трофима последний узел, но пальцы плохо повинуются мне. Нервы не выдерживают, я дрожу. — Торопись! Он опускается на колени перед Василием, припадает к лицу, и его широкие плечи вздрагивают. Молча встает. Мы обнимаемся. Я слышу, как сильно колотится его сердце, чувствую, как тесно легким в груди, и сам не могу унять одышку. — Прощай, Трофим! Передай всем, что я остался с Василием, иначе посту пить не мог. Трофим шагнул к краю валуна. Покосился на бегущую синеву потока, взбитую разъяренными бурунами. И вдруг заколебался. Вернулся, снова припал к Василию... Еще раз обнимаемся с ним. — Не бойся! — и я осторожно сталкиваю его с камня.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2