Сибирские огни, 1961, № 12

«Я не налюбуюсь сказочной дикостью ущелья. Нежнейший желтый мрамор с темными прожилками нависает зубчатым бордюром над тенистыми провалами, вдоль которых безнадежно пытаются проникнуть в подземелье живительные лучи солнца. Скалы необозримы, недоступны. В их хаотическом беспорядке есть ка- кая-то удивляющая стройность, какая-то завораживающая красота. И каждая в отдельности кажется величайшим творением природы. Но для кого вся эта красота здесь?.. Как досадно, что пока только мы, не­ сколько человек, любуемся ею!» ...А плот движется левой стороной реки. Ширина Маи здесь метров полто­ раста. Я вижу: на правом берегу что-то серое вынырнуло из чащи и, не замечая нас, направляется вверх. — Волк! — срывается у меня, и я хватаюсь за карабин. — Не торопись, — предупреждает Василий Николаевич. Я кладу на груз ружье. Припадаю к ложу. Всполошившихся собак унима­ ет Трофим. Волк ленивой рысцой продвигается вперед, все еще не видит нас. Подвожу мушку под хищника, и звонкий выстрел потрясает ущелье. На секунду раньше плот сильно качнуло. Хищник поворачивается к нам. Я тороплюсь подать в ствол второй патрон. Волк бросается в воду, гребет лапами, явно стремится догнать нас. — Не бешеный ли? Сам просится на пулю, — говорит Трофим. Нас под­ хватывает течение, несет быстрее. Но зверь все еще пытается догнать нас. Я не стреляю. Ждем, что будет дальше. — Да ведь это собака! — кричит Василий Николаевич. — Верно, собака, видите, уши сломлены, — замечает Трофим. — Неужели близко люди?1 — Ты думаешь, на свете есть еще такие чудаки, как мы! — не без иронии говорит Василий Николаевич. Мы хватаемся за шесты, тормозим плот. Видим, животное напрягает послед­ ние силы, захлебывается в волнах. Да, это собака Она уже близко, ее подносит к плоту, вот она поднимает лапы, карабкается на бревно, но нет сил удержаться, падает в воду, снова карабкается. — Берта!!! — кричу я. узнав собаку. Она, кажется, догадывается, что попала к своим, обнюхивает меня, узнает собак и вдруг дико воет, подняв к небу разъеденную мошкой морду. Эхо в скалах ловторяет вой и отбрасывает его назад к нам скорбным стоном. Берта принялась лизать собак, нашу одежду и, наконец, свалилась. Вид у нее плачевный. Видимо, она немало пережила: худущая — кости под полуоб- лезлой шкурой. Хвост по-волчьи повис обрубком. — Берточка, милая собака, да как ты сюда попала? — спрашивает растро­ ганно Трофим, ощупывая руками живой скелет.— Да у тебя нет сил стряхнуть с шерсти воду! — Где жы т у была, куда шла, зачем? — спрашиваю я. Берта смотрит мне в глаза долгим взглядом и продолжает тихо стонать. Жаль, что собака не умеет говорить! Как много она рассказала бы нам из того, что пережила, потеряв в этих пустырях хозяина. Может быть, весною она тяжело заболела и была оставлена Лебедевым на стоянке? Или увязалась за зверем, да­ леко ушла и на обратном пути потеряла свой след, заблудилась? Нам этого не узнать, пока не встретимся с Лебедевым. Одно ясно — Берта убедилась, что без человека ей не прожить в тайге даже летом, это заставило ее догонять плот. За шиверой — тиховодина. Справа светлеет. Скалы становятся ниже. С вершины к руслу сбегает лес. Боковая долина, раздвинув горы, уходит далеко йа запад. Нас несет присмирев­ шая река. Настроение хорошее. Жаль, что небо затянуто тучами и мы лишены солнца. Да ветер озлобился, хлещет в лицо. — Не Совиная ли Голова это? — кричит Трофим, показывая рукой вперед.