Сибирские огни, 1961, № 12

и бегу дальше. Стук шагов взлетает от пола к высокому потолку и зами­ рает где-то вверху. Звук одинокий и слабый. Я взбегаю по лестнице. Мне сказочно везет: меня, последнего, пропу­ скают в зал. Дирижер уж е на месте... И вот начинается симфония. Когда я вошел в здание театра, прежде всего поразила тишина, по­ висшая где-то высоко под каменными сводами, на уровне торжественных, хрустально-мерцающих люстр. Что такое тишина? Каждый ответит, что тишина — это отсутствие всякого шума. Если говорить о звуках, то тишина — ничто, нуль, пустота. Но разве можно чувствовать ничто? Мы говорим: тишина проникла во все уголки; повисла в воздухе; по­ разила нас... Мне кажется, тишина — это и спокойствие, и свобода , это чистый лист бумаги, который ждет, чтобы его заполнили яркими, прозрачными словами. Тишина бывает разная. В вестибюле она казалась холодной и даж е враждебной. В зале стоя­ ла напряженная, нетерпеливая тишина ожидания. Все это я почувствовал лишь мельком, потому что очень спешил. Итак, симфония началась! И вот тут-то я впервые за весь вечер по-настоящему ощутил тишину. П арадокс?1 Нет. Я говорю о тишине внутренней, которая разлилась по уголкам души и уставшего ума, подняла что-то правильное, легкое, сильное, большое, уравновесившее все, что гнуло и ломало меня в последнее время. Эта мелодия была само раздумье,— не мучительное, а такое, которое вызывает у человека хорошее уважение к себе; и когда она вылилась в другую, более мощную, яркую, я не удивился, что внутренняя тишина моя заполнилась чистым, почти забытым в сутолоке дел образом. Вспомни­ лось, как однажды зимой я из густого, темного леса неожиданно вышел в поле: мрачная стена сосновых стволов сомкнулась позади, а в лицо сразу ударило ослепительное солнце. Я вдохнул свежий воздух, почувствовал горячий луч солнца на щеке. Солнце заполнило собой все. Яркими искрами ослепляло оно, отражаясь от блесток снега, от пушистых облаков, от неуловимой хрустальной пы­ ли, носившейся в воздухе... Этот блеск становился ярче, настойчивее, пре­ вращал день в одно дрожащее светлое пятно; и вот уж е исчезли снег и облака, и неожиданная сказка сверкает алмазными крышами волшебных дворцов, сверкает и уводит далеко-далеко, за синие моря и зеленые горы, через молочные реки с кисельными берегами, в загадочное, манящее три­ девятое царство... И... все исчезло. Конец первой части. Я совершенно забыл о буровом станке! В перерыве даж е не подумал о нем. А ведь это было предательство. По отношению к Андрею. Я знал, что он сейчас продолжает думать о нашей работе. ...Вторая часть всплескивается вальсом. Мелодия становится то неж­ ной, то мощной, то странно-таинственной; одно звучание превращается в другое, еще значительнее и богаче, и так, кажется, без конца... Эти ва­ риации замечательны, спору нет; более того, я уверен, что при других об ­ стоятельствах вальс мог произвести даж е большее впечатление, чем пер­