Сибирские огни, 1961, № 12

Слепые силы неприкаяны... Пять чувств пасуют пред шестым... Смятенье шуткой успокаиваем И чаем, сладким и густым. Всей мощью ветер льды уродует. Рванет — и снова жди беды. Мороз, как молотом, орудует, Вбивая клинья в наши льды. Не споря с далями и высями, Шагнув в безлюдье первый раз, Мы от самих себя зависимы, И всё зависит лишь от нас. К нам тихо подбиралась паника, Но, уверяю вас, теперь Мороз послушен, ветер — паинька, И белый мишка — славный зверь! Л с д о н м Н р а з р е з Пейзаж обычно мертв без человека. Но где он здесь — в пустыне ледяной? На месяцы померкнет свет дневной, И ни души до самого Певека. На сотни километров хоть бы след! Торос, ропак и дальше в том же духе. Пройдет ошкуй, и на большой стамухе1 Возникнет трехметровый силуэт. Небесный свод над пленкой слюдяной Мерцает сквозь сияние цветное. И кажется — здесь небо не земное И шар как будто тоже не земной. Да, кажется, что этот мир не наш, Что до Земли не менее парсека... Пейзаж, конечно, мертв без человека, Но я бы мог себя вписать в пейзаж. Я б мог вписать гидролога Галана. Василий живописен и небрит. Взгляните, как он лихо лед бурит, Как пробы достает из океана. Видна палатка на переднем плане. Чуть дальше Жук — наш умница вожак, Тарзан и остальные семь собак. А задний план — в нахлынувшем тумане. Детали, я б сказал, весьма земные: В палатке, оттопыренной слегка, 1 Старая льдина, севшая на мель.