Сибирские огни, 1961, № 11
стороне — этим недугом он не страдает. По-юношески влюбленный в свое дело, привыкший все додумывать и делать сам, мог ли он согласиться с моим предло жением? Не промолвив больше ни слова, он и уснул обиженный. Я долго смотрю на него. Только люди с неугасимой энергией, для которых никогда не обрывается трудовой день, могут спать стоя, сидя, в любом положе нии, как он. Удивительный человек! В городе вы его не узнаете. У него и рост, и внешность, и голос — неприметные. Ходит по улице как-то боязливо, будто по чужой земле, всего сторонится, робеет на людях. Но стоит ему глотнуть таежно го воздуха, увидеть дали, встретиться с какой-нибудь опасностью, как весь он преображается, и тогда нет предела его энергии и нет силы, которая бы укроти ла кипучую натуру этого человека. Здесь, в тайге, в пути, он становится как буд то выше, сильнее и красивей. Вот и спит-то настороже, боится — не проспать бы восход... И я не знаю случая, чтобы его опередило утро. День начался хмурым рассветом. Трофим Королев с вечера предупредил все наши полевые станции явиться к рациям пораньше, поэтому мы с ним до зав трака занялись переговорами. А Пугачев уже командовал своим подразделением. Его властный голос доносится то с одного, то с другого конца лагеря. Он отпра вил куда-то за грузом свой транспорт; двоих рабочих усадил за починку мешков; каюров заставил пересмотреть вьючные седла и собрать больных оленей, чтобы залить креолином раны. Улукиткан, Николай Алиханов и Хутама под листвен ницей наслаждаются утренним чаем и о чем-то беседуют. После завтрака Пугачев делает последние распоряжения по лагерю, и мы с ним отправляемся на голец. Мне нужно на месте осмотреть, принять его рабо ту и там окончательно решить все вопросы, связанные с дальнейшим маршрутом подразделения. Завтра все мы покинем Утук. Хутама, узнав, что до устья Ивака отсюда прорублена тропа, заторопилась к своим. Я дарю ей пачку сахару, Пугачев — пачку барнаульской махорки, а Ко ролев — два метра ситца для близнецов. От своих скромных продовольственных остатков мы даем ей еще немного муки. Мы тепло прощаемся с Хутамой, провожаем ее за лагерь, и она исчезает с глаз в густых зарослях берегового леса. Через полчаса покинули лагерь и мы с Пугачевым. — А вы не пускайте Трофима Васильевича вперед, за ним ведь не угнать ся, хорошо бы с пудик голышей ему в котомку подбросить для торможения! — шутя говорит кто-то из рабочих, обращаясь ко мне. Пугачев оглядывается, хочет что-то сердито ответить, но улыбка выдает его хорошее настроение. Приятно сознавать, что с тех пор, как мы покинули Ивакский перевал и не имели связи с подразделениями, в экспедиции ничего тревожного не произошло, и мы можем сейчас распоряжаться собою так, как этого требует обстановка. Я думаю о том, что, вероятно, это мое последнее восхождение на Становой. Затем до осени мы будем бродить по Алданскому нагорью. Там другое; немая равнина, топкие мари, бесцветное небо. С удовольствием бы я не пошел туда, не расстался бы с горами, но работа есть работа. Идем долго. Свежая тропка с притоптанной травой и раздавленным ягелем, недавно проложенная геодезистами, ведет нас дикими лощинами. То она бежит по стланику, то прижимается к уступам, взбирается наверх, туда, где черный туф. Когда-нибудь придет сюда строитель. Как обрадуется он, увидев эти горы чудес ного туфа, из которого будут воздвигнуты дворцы культуры, университеты, горо да! А пока что огромные, не поддающиеся учету запасы этого невесомого и проч ного материала остаются втуне, как и многое другое, ревниво оберегаемое суро вой природой Станового. Все глубже зарывается ущелье, все теснее становится между каменных стен, окружающих нас со всех сторон. Порой кажется, что попал в безвыходную ло вушку, и тогда особенно ясно ощущаешь мощь этой дикой природы. Вот перед
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2