Сибирские огни, 1961, № 11

ии удивления, в них светится ум и доброта. Какое-то необъяснимое, но порази­ тельное сходство с окружающей природой живет в этой женщине. Она уселась на землю, уложила малышей на колени и сразу начала кормить •их. Одновременно обоих. А они аппетитно причмокивали губами. Взгляд матери •потеплел и засветился. Я отправился искать воду, а когда вернулся на поляну, крикуны уже спали яод ситцевым пологом, заботливо натянутым матерью. Горел костер. Олени ушли кормиться. Мать сидела у костра, что-то чинила. Поджидая, когда вскипит чай, мы разговорились. — Ты спрашиваешь, как меня зовут? — охотно говорила женщина.— Хута­ ма, по-русски значит — краснощекая. А река эта — Утук. Шибко худой речка, ■как бешеный... — Куда же ты едешь? — В Альгоме был? Нет? Туда еду. К матери. Будешь близко — заезжай, асе равно что город. — Много жителей? — Много, семь домов, магазин... — Зачем ты бросила надолго малышей? Ведь они от одного крика могли умереть. — По дороге олень с вьюком отвязался, а я не заметила, только здесь спо­ хватилась. Вот и вернулась за ним, думала, сразу найду, а весь день пропал... Теперь бы как далеко была! — А раньше здесь люди ездили? — Старики-пастухи меня сюда направили, я с ними работала. Они говори­ ли, что по Утуку можно пройти правой стороной. Тут где-то солонцы, люди рань­ ше добывали баранов. Вот я и поехала. А дорога-то шибко худой, кругом стла­ ник, камень, пропастина. Однако, напрасно послушалась стариков. Ты далеко идешь? Где ружье, котелок, спички? Тут без этого пропадешь... — Ружье у товарища. Он недалеко отсюда, на солонцах. Ему не в чем идти, •сапог нет, понимаешь? Ноги сильно поранил. Я его оставил там. Хутама окинула меня удивленным, обвиняющим взглядом: — Ты, однако, худой люди! Зачем его бросил?! Такого закона нет в тайге, •понимаешь? Пьем чай и надо ходить за ним. — Я его оставил на несколько дней, чтобы прислать за ним с устья Ивака оленей. — Разве тут близко еще есть люди? — Да, есть, эвенки и русские. Это экспедиция. — А-а-а,— протянула нараспев Хутама, будто это слово напомнило ей о чем-то знакомом. — Проводник у них Улукиткан. Знаешь такого? — Из Покровского, которого в прошлом году слепого к Джегорме собака шривела? Давнишний старик? — Да, да! Вот эта собака, Кучум, спасла его. — Видишь, собака не оставила человека в беде, а ты бросил. Чего смот­ ришь, я правду говорю! Подкладывай дров, пусть скорее чай кипит, ходить буду за ним. А Улукиткан хороший люди. Его рот не знает худой слово, его руки уме­ ют делать добро, кто ходил его тропою, не видел горя — так у нас говорят. Все его знают, добро, как ветер, далеко ходит по тайге. Чай пили молча. Потом Хутама вытерла подолом чашку и вместе с блюдцем спрятала в потку. Минут через двадцать она была готова покинуть стоянку. Кроме ездового, берет она с собою трех оленей под вьюки. Расспросила коротко о пути. Хутама бросает беглый взгляд на солнце, как бы засекая время отъезда, косит ласковые глаза на полог, где спят малыши, и покидает табор. — Мод... мод...— покрикивает она, скрываясь в чаще, словно привидение, .неслышными шагами. Следом за ней бесшумно, почти не касаясь земли, исчеза­