Сибирские огни, 1961, № 11

У плотины Склонившись, выпью горсть воды, плесну в лицо себе другую. Ботинок пыльные пуды на пне замшелом расшнурую. И дрогнет радостно спина, прильнув к земле гостеприимной. И вековая тишина польется песней комариной. Ни шума здесь, ни голосов, и даже странно с непривычки. Лишь раздается плач да зов тревожной птички-невелички. Кричит, над соснами чертя: — Пить! Пить! —невидимая птица. Ах, птица, глупое дитя, кто не дает тебе напиться? Ты здесь царица. Вволю пей и пой с рассвета до заката. И мне позволь, и мне налей всего, чем ты сама богата. И тишины, и синевы, речной прохлады над плотиной, настоя сосен и травы и даже песни комариной. Позволь глотнуть последний раз о них душа затосковала. И снова в жизнь уйду сейчас, как в бой с короткого привала. А ты вдали от тех тревог, больших дорог в пыли и зное, храни вот этот уголок, очарование родное. И заколдуй его навек, закрой-замкни. И пой на славу, чтоб только добрый человек сюда заглядывал по праву. М ОЙ Слышу, крик раздается: — Ах, проказник какой! Не ходи у колодца, над оврагом не стой! Озираюсь с опаской — не меня ли опять и угрозой, и лаской учит старая мать? Но развеялся живо мимолетный обман. Вон стоит у обрыва тот герой мальчуган. Забежал за березы и, наверно, добро,— что не слышит угрозы, ухмыляясь хитро. А тропинка сквозная так и манит-зовет. Улыбаюсь я, зная там любой поворот. ТЕЗКА Там, у края оврага, новизна-крутизна, первый страх, и отвага — и победа. Она! А тропинка — по скату. Вез оглядки лети, и крапиву, и мяту познавая в пути. А потом не без риска на подъем, на подъем — далеко или близко, сам узнаешь потом. Там не много, не мало — сто зовущих дорог. А тропинка—начало. Понимаешь, дружок? Вон над нею березка машет веткой: — Вперёд! Ну, мой маленький тезка, твой сегодня черед!