Сибирские огни, 1961, № 10
Илья Иванович назвал свою фамилию, и девочка-старушка, повторив ее каким-то неестественным, восторженным полушепотом, записала в толстую книгу. Илья Иванович уже было пожалел, что назвал себя, но дежурной сестре его имя, очевидно, ничего не говорило, потому что она тем же экзальтированным шепотом тотчас же предупредила, что он при ехал несколько поздно, что его могут сегодня и не принять, что его оче редь останется первой на будущую субботу, но что, впрочем, она совету ет ему все же дождаться конца приема. Сняв шубу и протерев очки, Илья Иванович вошел в приемную. Вдоль стен маленькой комнатки расставлены жесткие диванчики, с си деньем и спинкой, обитыми темной клеенкой. На овальном столе, вокруг которого постелены циновки, стояли необыкновенно мясистый кактус в горшке, графин с водой и стакан. Возле двери, очевидно, в кабинет, ви село лаконическое объявление: «Здесь не курят!». Илья Иванович ощутил некоторую робость. Ему вспомнились студен ческие годы. Так примерно чувствовал он себя, приходя сдавать неподго товленный зачет по нелюбимому предмету, который казался ему не нужным. Чернышев в приемной был не один. У стены слева сидели молодой человек в новом штатском костюме, который на нем топорщился, и две женщины — старая и молодая. К аж дая из них держ ала в руках по ко стылю. Молодой человек, очень бледный, откинулся на спинку скамей ки, полузакрыв глаза. Лицо его, с тонкими чертами, выражало такое беспредельное, такое небывалое страдание, что Илье Ивановичу стало жутко. Он отвернулся. Правее его, стараясь ступать только по ковровой дорожке, чтобы не стучать сапогами, нервно шагал взад и вперед по приемной старичок в ватных брюках и коричневом пиджаке, локти которого были заштопаны черной ниткой. Заметив, что Чернышев смотрит на него, старичок про ворно подошел и подсел к столу, возле которого, спрятавшись за кактус, пристроился Илья Иванович. Через несколько минут Чернышев узнал, что старичок— садовод- мичуринец, что он имел до войны чудесный сад возле Калуги, что немцы этот сад начисто вырубили, что садовод теперь живет у брата под Крас ноярском и разводит стелющийся виноград. Перед эвакуацией из Калу ги старичок попал под бомбежку, и его тяжело контузило. — Вы понимаете, — говорил он Илье Ивановичу нервной скорого воркой ,— местные эскулапы (он говорил «ескулапы») пугают, что позво ночник затронула проклятая немецкая бомба! Как же так? А у меня сей час запущена серия экспериментов... Первые результаты будут лет через пять, через шесть. Это же бюрократизм! Разве я для себя хлопочу? Это же — природу переделывать, а не гайку какую-нибудь выточить. Для этого время требуется, года! Не так ли? Позвоночник? Илья Иванович слушал с интересом. Он узнал, что старичок ездил «жаловаться» на местных врачей в Красноярск, что там был консилиум и что крайисполком решил направить садовода за свой счет в Москву на консультацию к профессору Боголепову. Старичок осо бенно упирал на то, что его поездка совершается за счет крайисполкома. От старичка пахло крепким самосадом и еще чем-то очень приятным, медом, что ли. Этот домашний, уютный запах он привез в столицу из д а лекой Сибири вместе с твердой верой в то, что крайисполком, Москва, Советская власть, в общем, способны продлить ему жизнь, считаясь с го- государственной важностью начатых им работ, которые нужно было за кончить во что бы то ни стало... В прихожей прожужжал зуммер, и на паркет упал розовый блик: ви димо там заж глась красная лампочка. Девочка-старуха тотчас же
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2