Сибирские огни, 1961, № 10

подозрительно низко склонил голову над своими бумагами Софрон Агге- евич Казанцев. Якименко проворно встал и, подойдя к столу, обнял Фасса за плечи. — Пойдемте, Яков Иванович, мне нужно вам что-то сказать... Вас спрашивал Белявцев... ' И так, обнимая его за плечи, увел наверх. Фасс, покорный, как ребе­ нок, не сопротивлялся. В лаборатории все снова углубились в свою работу. Якименко вер­ нулся очень скоро, Яков Иванович — через час. Садясь за свой стол, Фасс негромко проговорил: — Простите меня, товарищи, я вас растревожил, это — зря. Д а и к тому же у меня есть еще сын. Если война затянется, он успеет попасть на фронт: ему сейчас уж е четырнадцать лет... Больше на эту тему Яков Иванович не разговаривал ни с кем. Никогда... Здоровье Ильи Ивановича поправлялось довольно быстро, д а о здо­ ровье, собственно говоря, некогда было и думать. Заведенный на первых порах Петром Акимовичем порядок очень скоро был нарушен: день превращался в ночь, ночь — в день. Смешались все смены. Каждый работал до тех пор, пока не начинал засыпать на хо­ ду. Потом — ложился спать и просыпался, когда его будили. А будили его в тот момент, когда без него не могли обойтись. После того, как семья Казанцева вернулась под Москву, Софрон Аг- геевич добился разрешения для себя и для Чернышева — связываться с домом по телефону. Договорились так: звонить только из института (номе­ ра телефона института домашним ни в коем случае не д ав ать ) , пользо­ ваться телефоном только в случае крайней необходимости. Однажды Чернышев позвонил домой. Связь с институтом осущест­ влялась через полевой узел, на линии что-то трещало, слышались чьи-то посторонние голоса, и Илья Иванович сквозь эти помехи не сразу расслы­ шал далекий голос Клавы. Он уже пожалел, что позвонил: в отверстии винтовой лестницы, веду­ щей в подвал опытного цеха, появилась голова и плечи Максимова: Чер­ нышев был нужен внизу. Увидев, что Илья Иванович говорит по телефону, Максимов остано­ вился на лестнице, он ждал , с завистью поглядывая на Чернышева. Вот счастливый! Может хоть изредка со своими по телефону поговорить! Что- то сейчас Паша делает? Небось паек урезали, молока не хватает, дров вовремя не подвозят! Носится и клянчит у местных организаций... А ведь у нее две с лишним сотни дошкольников на шее! Трудно ей, небось... Треск в микрофоне, наконец, прекратился, и Илья Иванович отчетли­ во расслышал взволнованный голос Клавы: — Папа! Д а ну, папа же... Ты меня слышишь? Наш Борюшка... Клава смеялась и плакала одновременно. Борис? Что-то оборвалось внутри у Чернышева и опустилось вниз, налив тяжестью ноги. Свободной рукой Илья Иванович ухватился за телефонный аппарат: — Слышу, Клава, теперь слышу! Что с Борисом? Говори скорее! Письмо получили, что ли? — Два письма, папа! Вот ты уже пять дней не звонил и ничего не знаешь! — рассказывая, Клава всхлипывала. Встревоженый Максимов уже выскочил из люка и стоял рядом с Чернышевым, как бы защищая его от надвигающейся опасности. Ужас был в глазах у Максима Максимовича: этого еще не хватало! Он тряс Чернышева за плечи и хрипел, побледневшие его губы дрожали: — Борис Ильич? Что случилось?