Сибирские огни, 1961, № 10

— Раньше-то как было, — продолжал Иван Ануфриевич. — Приедет кто из начальства, спросит: — Ну как , доите? — Доим! — Ну, дойте. — И поехал. Он уехал , а ты сам по себе, остался. «Сам по себе остался», — сказал он. Что это значило, я пока еще не пони­ мал, но, зная, что сельским людям, с их практическим взглядом на жизнь, свой­ ственно выражать свои мысли очень емкими понятиями, чувствовал, что это не пустые слова. Иван Ануфриевич все более увлекался рассказом и, подняв указа­ тельный палец, воскликнул: — Не спрашивает, видишь ли, как доите, сколько значит, а, мол, ну, как живете? Доите? Он вздохнул. — Ничего ему не надо было. Тут Иван Ануфриевич сник, очевидно, эти воспоминания были ему не очень приятны. — Другой раз придет, поручкается для прилику, спросит: — Как жизнь?— Доим, поим, скажешь. Как, значит, спросит он, а я-то (он ткнул себя пальцем в грудь), я-то вижу — ничего ему не надо, ну и отвечаю в том же духе: доим, по­ им, ничего, мол. Так вот, значит, какой смысл был в этих словах: «сам по себе остался». На­ род очень хорошо чувствует, когда люди руководящие, хотя и проявляют ка­ кой-то вид деятельности, но делают это ради формы. И когда рядовой труженик имеет над собой такого рода руководителя, то он, выходит, чувствует свою отор­ ванность от общегосударственных дел, «сам по себе» остается. Иван Ануфриевич очень хорошо почувствовал мой интерес к его особе и все более воодушевлялся. — А то Свинарев появится (это главный ветврач)'. Ануфрич, скажет, хро­ моты у тя нету? В стаде, значит. Он почто-то больше все хромотой интересовался. И косотитих нету? Ну, ну! Смотри, Ануфрич, к болоту не пускай, а то дурницы объедятся, пучить будет. Иван Ануфриевич вскинул голову, уставился на меня. — Вот так и жили: каждый сам по себе. А потом все переменилось! Я спросил, с чего начались перемены. Он понял вопрос буквально. — А однажды Свинарев приехал на выпаса и говорит: ты почему меньше молока пригнал, чем твой сменщик? Я слушаю и глаза вытаращил: Свинарев за молоко спрашивает! А оказывается , новое начальство ему наподдавало. Ве­ лели , значит, чтобы и он, и кто другой, кто едет в бригаду, все чтобы молочком ин­ тересовались. Хромота, мол, хромотой, а ведь еще и люди есть, и план есть. А теперь-то Зензин или секретарь парткома приедут, разговор уже другой. Эти не спросят: ну как, доите? А спросят: сколько доите? А почему мало? Скаг жут: а соседи-то вот сколько доят! А что вам надо, чтобы больше молока было? А ну, поехали на выпаса или там пошли на ферму! А как ребята учатся? Да не нуждаешься ли в чем? Вот такой разговор теперь. Я же вижу теперь — я нужон! Иван Ануфриевич рассказал , как однажды, когда Зензин еще только по­ явился в совхозе, он обратился к нему насчет кирпича для ремонта печки. — Я только помянул ему, немножко, говорю, надо, а сам думаю, хоть бы сотню дал. А он: две сотни хватит? И сразу бумажку пишет. Сообщив это, Иван Ануфриевич распустил морщинки на лбу. — Что это значит-то?! Я еще ничего не сделал доброго, он еще не знает, что я за человек, может, только догадывается. Аванец как бы в меня вкладывает добрым делом. У него же все на вере в людей построено. И еще Иван Ануфриевич рассказал, что, узкав его пристрастие к чтению, новый директор присылает ему книги из своей личной библиотеки. — Вот я с тех пор и думаю одно: как бы не опозориться перед таким чело­ веком. Как бы побольше молочка надаивать. История, которую мне рассказывает Иван Ануфриевич, кажется, в общем-то обыкновенной. Это история о том, как человек, пребывающий в равнодушии, рас­