Сибирские огни, 1961, № 10

так было. Присматривались, не балмашовского ли склада человек приехал? Но мы этот лед растопили, вот и хлынулоЧ Дверь со скрипом отворилась, вошел человек с помятым лицом, а за его спиной появилась голова того самого длинного мужика, что ходил искать Шанта- ренко. Предстоящая сцена объяснения управляющего с директором представлялась мне мало интересной. Документы, которые лежали у меня в кармане, не давали по­ коя, хотелось поскорее увидеть их авторов, тем более, что временем-то большим я не располагал. Я подумал, что не из директорских уст лучше узнать, как был растоплен лед недоверия и как «все хлынуло», а от самих людей. — В Тетерино, к Андрюшкевичу обязательно поезжайте, — сказал Зен- зин .— В его судьбе, понимаете ли, да и в характере сегодняшний день дерев­ ни очень хорошо чувствуется. И к Беккер поезжайте. Он назвал еще несколько фамилий, я записал их в блокнот и отнравился в Тетерино, а Зензин остался в Ленинграде разбираться с Шантаренко. Я — п а с т у х Иван Ануфриевич Андрюшкевич, человек лет пятидесяти, лежал в горнице на кровати и читал книгу. Была средина дня. Увидев незнакомого, он смутился и поспешил встать. Это был человек высокого роста, с виду добродушный, с большим носом, но каж ется въедливый, с той особой живостью на лице, которая бывает у людей, любящих поговорить, да так, чтобы обязательно обратить- собеседника в свою веру. Я представился. Комната была маленькая, с самым обычным нехитрым крестьянским убран­ ством. На стене, рядом с фотографиями, в темной рамке висела почетная гра­ мота. В изголовье кровати стоял стол под клеенкой, а на нем чернильница-непро­ ливашка и лежали густо исписанные тетрадные листы. Почему он смутился? Может быть, потому, что посторонний человек застал его в постели среди бела дня? Но было три часа пополудни, время, когда скот­ нику на ферме делать нечего, и после своего нелегкого труда Андрюшкевич, по моему разумению, имел право отдохнуть перед вечерней работой. И все-таки мое предположение подтвердилось. Пододвинув мне стул, Андрюшкевич опустился на .табурет, уселся очень удобно, заложив ногу на ногу. На лице его не осталось и тени смущения. Стран­ но, как-то быстро вспыхнуло это чувство и так же быстро прошло. Я вдруг по­ чувствовал себя очень непринужденно и, указав на листок с цифрами, спросил: что это такое. — А это сводка по надоям. По моему гурту. Каждая доярка тут. — Это что, вам из конторы присылают? — Нет, я сам веду. Каждый день удои по гурту учитываю. Теперь все причины улавливаю. Как убавилось м олочко— так и причину ищу. Мягким спокойным движением руки он отодвинул тетрадку и сказал , как старому знакомому: — Чудно как-то жизнь складывается! (Тут он передернул плечами). Аж вроде чего-то боязно! — Чего же? — удивился я. — От непривычки. Время откуда-то у мужика взялось. Нет ли обмана ка­ кого, все думалось. Я глядел на глубокие морщины на лбу Андрюшкевича, свидетельствовавшие и о характере непростом, и о напряженной работе ума, и о жизни, прожитой не­ легко, и старался понять главную суть этого человека, в котором, по словам Зензина, очень хорошо отразился сегодняшний день деревни.