Сибирские огни, 1961, № 10

— Ну, я доярка, а она — свинарка. Доценко подхватывает кресло, вместе с ним подвигается к столу и что-то быстро записывает в блокнот. Разговор продолжается. Женщина чувствует себя все так же смущенно, она нет-нет, да и посмотрит на Доценко с «оглядкой», словно хочет проверить, по выражению его лица, то ли и так ли она говорит. Может быть, она думает, что пришла с пустяками, которые не представляют интереса для секретаря партийно­ го комитета. А я смотрю на нее и думаю, что это, пожалуй, хорошо, когда рядо­ вые труженики приходят в партком «просто так» . Минут через пять, когда Валя ушла и Доценко, заперев ящики стола, под­ нялся, в кабинете появилась еще одна женщина, уже немолодая, с плачущим выражением лица, и молча протянула ему бумагу. Доценко пробежал несколько строк молча, а затем прочитал все вслух: «Секретарю парторганизации. От до­ ярки Крутиковой. Заявление. Иван Максимович, я очень прошу вас помочь мне разобраться в вопросах моей жизни». Заявление было длинное, «вопросов жизни» много. Крутикову оставил муж, сбежал, бросив ее с четырьмя детьми. В прошлом году при начислении зарплаты Крутиковой допустили ошибку, а пересчета до сих пор не сделали. Крутикова вот уже полгода ходит в рваных сапогах. Ей нужен тридцать шестой размер, а на складе только сорок пятый. Мне почему-то вдруг захотелось узнать, партийная она или беспартийная, эта женщина с застаревшей обидой на лице. Я спрашиваю ее об этом. — Не-е, беспартийная, — отвечает она, чуточку посунувшись на табуретке. И тогда приходит в голову следующая мысль: а дело ли секретаря парткома за­ ниматься такого рода заявлениями? Почему Крутикова пришла не в рабочий ко­ митет, а сюда? Пока я раздумываю, Доценко приглашает из соседней комнаты бухгалтера по фамилии Рабских и поручает ему, как коммунисту, побывать у Крутиковой дома и через три дня прийти в партком с предложением о том, как оказать ей помощь. На следующий день я снова видел в парткоме людей, приходивших сюда с вопросами, как мне казалось, очень личными или такими, которыми, по моему разумению, должен заниматься кто-либо другой, а не секретарь парткома, и сно­ ва недоумевал, думая, что Доценко явно перегружает себя. Однако, как выясни­ лось позже, все это имело самое непосредственное отношение к «скачку», который совершил совхоз. Только уехал Доценко, как появился директор совхоза Зензин. Это был человек лет тридцати пяти, с темно-карими глазами, оживленными и колючими одновременно. Он вылез из «газика», расстегнул светло-зеленую, чистую, без единого пятнышка, стеганку и принялся обмывать в дорожной канаве грязь с ре­ зиновых сапог. Вот тут, у канавы, и начался наш разговор. Я рассказал ему о встрече с инструктором обкома партии, о том, что узнал от него о переписке па­ стуха с управляющим, о докладной председателя Совета доярок. Он улыбнулся сдержанно. — Наши маяки ... Народ такой... Я заговорил о цели приезда. Сидя на корточках, он слушал меня, изредка прерывая свое занятие, как бы стараясь уловить что-то в тоне моего голоса. На лбу его появилась настороженная морщинка. Наконец он выпрямился и, чуточку нахмурившись, сказал каким-то бесстрастным тоном, что этот самый «скачок», как я его называю, совхозу удалось совершить легко: «Мы взяли только то, что лежало близко». По-весеннему неяркая тень «газика», стоявшего на той стороне канавы, ле­ жала и на сырой, темной земле и на спокойной коричневой глади воды. Зензин посмотрел на тень, прищурился, осмотрелся, глянул на небо, достал папиросы, протянул мне. На внутренней стороне коробки было что-то написано. Я прочел: «Андрюшкевичу. «Рожденные бурей». Проверить дрова Батановой. Колодец на 7-й ферме».