Сибирские огни, 1961, № 10

истинным убийцей. А Тамара, умирая; продолжала недоумевать: «Нет, я все- таки не могу понять... За что он меня?» Да за то, что ее существование, ее вера, ее внутренняя красота и правда отрица­ ют весь смысл подлой и низкой жизни похвисневых, Французовых, козьевых! Трагедия Тамары — трагедия веры, а не трагедия подвига. И пусть скорбь наша будет в любом случае безмерной и неизбывной — жалкие слова утешения только ослабят силу нашей ненависти, нашего презрения к врагам человечества и человечности. Но, к сожалению, таким успокоением читателя прозвучал в романе В. Воево­ дина эпилог. Писателю мало было ска­ зать, что Лемехов «в самую темную свою ночь, в ночь самого неизбывного своего горя не отворачивался от жизни и других звал любить жизнь», он еще рассказал о том, как Лемехов, полеми­ зируя с Французовым, утверждал, что человек не беззащитен перед страдани­ ем и что «наступит, наступит день — светлый мир коммунизма», писатель рас­ сказал еще, что Лемехов женился, стал кандидатом философских наук... Словом, жизнь продолжается, и пусть читатель не унывает, трагедия совершилась, но она... не страшная. Я сознательно огруб­ ляю, у В. Воеводина сделано это тонь­ ше, но, увы, смысл эпилога от этого не меняется. На трагедию, которая безраз­ дельно потрясает, мы смотрим все-таки с опаской, нам подавай непременно тра­ гедию успокоительную. Зачем же не до­ верять нашему читателю? Он верит в торжество коммунизма на земле, но зна­ ет, что трагедия людей Хиросимы и На­ гасаки от этого легче не станет. Так пусть же ужас, пережитый ими, зазву­ чит в нашем искусстве грозным и потря­ сающим предупреждением: «Люди, йе успокаивайтесь! Будьте бдительны!» Право же, от такого потрясения человек не станет пессимистом. 3 Я коснулся пока лишь главных поло­ жительных героев романа — людей пе­ редовых идеалов и высоких нравствен­ ных качеств. Рядом с ними изображены и Митя Певцов, и Ронин, и Окунь, такие же, как Лемехов, коммунисты, партий­ ные работники, вынесшие на своих пле­ чах всю тяжесть борьбы с кулачеством. Они в романе эпизодичны и потому очерчены без подробностей, но главное, что волновало писателя, выявлено и по­ казано рельефно — это их идейная, ин­ теллектуальная, эмоциональная жизнь. Ронин — секретарь деревенской парт­ ячейки. Он нисколько не похож на оче­ редного представителя партии, выведен­ ного для того, чтобы «отразить» «реша­ ющую роль коммунистов на селе», пред­ ставителя, разумеется, бодрого и всезна­ ющего. Ронин у В. Воеводина — подав­ ленный болезнью человек, мрачный, тя­ желый, даже озлобленный, оттого что кулаки силу набирают, оттого что му­ жики, т. е. и он сам, ненавидящий это слово, жить не умеют, не научились, все по старинке норовят, с оглядкой да с опаской. На лице у него постоянное «вы­ ражение угрюмости, неприязни, недове­ рия», в доме — не только бедность прочно поселилась, но еще «неопрят­ ность и запущенность». Однако через эту угрюмость и озлобленность на нуж­ ду, на болезнь, на неразумение свое и чужое, на активно действующих, меша­ ющих жить кулаков проступают страст­ ность и чистота его помыслов, убежден­ ность, непримиримость, жажда борьбы до конца, до последнего дыхания. Уми­ рая, он, как завещание, передал Леме- хову список людей, по его убеждению, мешающих строительству новой жизни. Не все знал этот человек и далеко не все умел, но социалистическое будущее советской деревни он уже видел отчет­ ливо, к нему стремился всей душой, и, по справедливому определению Тамары, которой он «открылся» лучше, чем ко­ му бы то ни было, Ронин «очень, очень добрый, мягкий человек». В сфере не­ прерывных поисков пути к великой це­ ли и показан Ронин, показан не шаблон­ но, не по схеме, а по жизни. О Мите Певцове мы узнаем и того меньше. Собственно, одно его письмо к Лемехову и дает нам представление о нем. Но оно чрезвычайно важно и в по­ казе истинной обстановки в стране, и в раскрытии душевного состояния его автора. В письме рассказано о засилии колдунов в чувашской деревне, о вспыш­ ке язычества в связи с засухой, о яро­ стном сопротивлении кулаков, которые нещадно, остервенело из ночи в ночь жглй дворы тех, кто вступил в колхоз. О страшной темноте и неустройствах де­ ревенской жизни в четырехстах кило­ метрах от Москвы рассказано в письме, но в его интонации, в ритме, в подборе фактов ощутим напряженный драматизм ищущей мысли. Певцов не скрывает, что он было растерялся, ехал-то он «в деревню как в деревню», не ожидая та­ ких сложностей, таких противоречий и классовую борьбу представляя лишь по книжкам. Но у него и в мыслях не было отступить или подумать о себе, ведь здесь и колхозников палили и, случа­ лось, стреляли. «Мотаясь по деревням», он схватил воспаление легких, скупо сказано затем, но нам уже ясно, что за этим кроется, и каков внутренний мир этого юноши-коммуниста. Драматизмом ищущей мысли прони­ зано все и в облике старого чекиста Окуня. В первом же разговоре с Леме- ховым он предупреждает, как трудно будет ему разобраться в деревне, как легко переусердствовать, какую боль­ шую ответственность он несет: «За всех с тебя будет спрос: и за ветеринара, и