Сибирские огни, 1961, № 10

Начать с того, что термин «оптимистиче­ ская трагедия» в известной степени за­ ведомо ограничивает понятие трагиче­ ского в искусстве социалистического ре­ ализма, не допуская трагедии, не свя­ занной с осознанием необходимости сво­ ей гибели при данных обстоятельствах. Реальная жизнь значительно богаче и сложней. Ужасное, могущее быть в жизни человека, не укладывается в про­ крустово ложе одних исторически обус­ ловленных побед. Прекрасный человек может погибнуть, не зная, не понимая, во имя чего он погибает. И еще не изве­ стно, что ужасней, трагичней, — осоз­ нанная гибель во имя торжества своей правды или смерть бессмысленная, не­ понятная, происшедшая вследствие чьей-то ошибки или заблуждения или, наконец, просто по злой воле эгоиста, приспособленца, лжеца. Конечно, никто ие ^собирается на этом основании пропо­ ведовать пессимизм, какую-то роковую непреодолимость трагических коллизий в нашем обществе, никто не собирается отрицать существование оптимистиче­ ской трагедии, она — неоспоримый факт искусства и при этом не только совре­ менного, советского, искусства социали­ стического реализма, но и искусства прошлого. В литературе классической, например, трагедия была отнюдь не все­ гда пессимистической. Когда же в на­ шей теории объявляется, что в этом кро­ ется принципиальное отличие современ­ ного понятия трагического от понятия его в искусстве прошлого, то это поло­ жение выглядит, по меньшей мере, ма­ ло убедительным. Трагедия Комиссара из пьесы Вс. Вишневского оптимистична, то есть ги­ бель его озарена торжеством его дела, победой его правды. Но трагедия Григо­ рия Мелехова из «Тихого Дона» М. Шо­ лохова не связана с таким торжеством, потому что защищал он неправое дело. Трагическое в его судьбе заключено в том, что он, выходец из народа, искрен­ не и страстно защищал антинародное де­ ло, не осознавая, не понимая до поры до времени того, что он совершает. Ког­ да же понял — было уже поздно, он был опустошен, духовно уничтожен тем пре­ ступлением против своего народа, кото­ рое совершил. А разве трагическое, прозвучавшее в раскрытии существа об­ раза И. В. Сталина и связанных с ним последствий культа личности в поэме А. Твардовского, укладывается в поня­ тие «оптимистической трагедии»? А тра­ гедия людей, уничтоженных в печах Майданека и Освенцима? Эти ужасные события в жизни людей могут прозвучать в социалистическом ис­ кусстве как предупреждение человеку и человечеству о реально грозящей ему опасности от социальной несправедливо­ сти, от тупости ослепленного жадностью собственника, от злобы взбесившегося индивидуалиста, от ненависти «сверхче­ ловечка», вставшего на четвереньки. Мне кажется, что мы не должны отказывать­ ся от всеобъемлющего определения Н. Чернышевского, который утверждал, что «трагическое есть ужасное в жизни человека», что «трагическое есть вели­ кое страдание человека или погибель великого человека». Велико страдание человека, идущего на смерть, на муче­ ния за счастье будущего человечества, но равновелики и страдания ребенка, убитого или замученного только за то, что он еврей. Если первое из них связа­ но с героизмом, с мужеством, с идеей веры в человека, то второе просто ужа­ сно и способно вызвать лишь чувство протеста, гнева, ненависти. И не ясно, почему только первое в нашем искус­ стве имеет все права гражданства. В недавно вышедшей книге «Основы марксистско-ленинской эстетики» сказа­ но: «Едва ли нужно доказывать, что лич­ ная жизнь советского человека тоже мо­ жет служить материалом для изображе­ ния трагических конфликтов и противо­ речий. К сожалению, советское искус­ ство еще очень робко подходит к траги­ ческой теме». Робко — это верно. Но в «Основах» почему-то не приведено ни одного приме­ ра решения трагедийных тем в совет­ ском искусстве, хотя уже накоплен раз­ нообразнейший материал для размышле­ ний на этот счет. Если говорить только о литературе, то трагедийны и «Оптими­ стическая трагедия» Вс. Вишневского, и «Гибель эскадры» А. Корнейчука, и «Тихий Дон» М. Шолохова, и «Молодая гвардия» А. Фадеева, и пьесы о Павлике Морозове, и «Зоя» М. Алигер, и «Жесто­ кость» П. Нилина и многие другие про­ изведения, §что не пришли сейчас на память, но уже созданы советской ли­ тературой и настоятельно требуют теоре­ тического осмысления. Трагедиен и роман В. Воеводина «По­ коя нет». В нещадной борьбе с кулаче­ ством, с капиталистическими элементами города и деревни тех лет погиб не Илья Лемехов, который прямо противопостав- •лен этой темной силе, а убита его жена Тамара. Но он испил всю меру муки, трудно переносимого страдания из-за гибели чудесного, многообещавшего, только-только расцветающего человека, жены и друга, и мы вместе с ним пере­ жили жгучую боль от сознания, что как- то чудовищно бессмысленно уничтожена юная женщина, по-своему неповторимая, всецело принадлежавшая своей эпохе и одновременно, пусть чуть-чуть, но уже шагнувшая за ее грань, женщина, жив­ шая реальным предощущением будуще­ го счастья всего человечества. Тамара еще почти девочка и совсем не принадлежит к людям с крупным ха­ рактером. Она, пожалуй, прямая проти­ воположность женщине-комиссару из «Оптимистической трагедии» с ее ост­ рым умом, непреклонной волей, с ее