Сибирские огни, 1961, № 10

И не гляди на нас с насмешкой, — Придут машины к нам, придут! Покуда нечего им делать, Потом наступит их черед. Земля в мороз зачугунела, И экскаватор не берет. * * * На голову стального клина Кувалды яростный удар! Пудами отлетает глина, Валит от Клима теплый пар, Намокла синяя рубаха, Его лицо горит огнем, И снял он шапку Мономаха, Как мы шутя ее зовем. Недели две, по вечерам, Перед началом главной стужи, Кроил и шил он шапку сам, Мех изнутри и мех снаружи; Такой сработал малахай, Неповторимый, уникальный, — Надень поглубже и катай На Север самый, самый дальний! Составы с лесом золотым Гремят на запад. Вот так бревна! На эти бревна дядя Клим Глядеть не может хладнокровно. За них бы — в воду и в огонь! Зацокал языком, заохал: — Эх, дали бы вон тот вагон! Какой бы дом себе я сгрохал! Когда, сойдясь на перекур, Сидим вокруг огня и дыма, Наш бригадир и балагур «Разыгрывает» дядю Клима: — Бригада наша стать должна Коммунистической, а дядя... Ну, для чего и на рожна Такого нам держать в бригаде? Он собственник! И, плюс к тому, Не учится в вечерней школе! Или хотя бы на дому Он занимался чем-то, что ли! Работник мощный, не секрет, Но вот — не ладит с просвещеньем! — Дык мне ж — Полсотни с лишним лет! — Вопит Климентий с возмущеньем. — Пристал ко мне! Подумай сам: Учиться можно мне, нельзя ли? Я плохо вижу! По глазам И на войну меня не взяли! — Положим, так. Ну, а в кино Не ходишь по каким причинам? — В кино я был не так давно: Восьмого марта, с Катериной! Ну, вот и смех, и смех на всех, А смех — он греет, словно мех. * * * Дымят проталины в апреле, Ручьи звенят, как бубенцы, И с теплым ветром прилетели, Вы догадались уж, — скворцы. Из пухлой мякоти пеленок, С заваленки, в полдневный час, Впервые слышит их ребенок, А нянька — дед — в последний раз. А впрочем, может быть, в запасе Пятнадцать весен у него, И он пока о смертном часе И знать не хочет ничего. Видал он много в этом мире, В годах старик, в больших годах! Сама история Сибири Сидит с младенцем на руках. Степные люди безбороды, Бород не носят города. В глухой тайге в глухие годы Росла такая борода. Ее зовут патриархальной, Иные даже театральной, — Он в ней, в дремучей, как в дыму. Московский тракт И звон кандальный, Конечно, памятны ему. То время помнит старичина, Когда неведомой тайгой Бежал бродяга с Сахалина Звериной узкою тропой. Тогда гуляли тут медведи, И громоздился бурелом. Из звонких бревен, как из меди, Слил сибиряк вот этот дом. Попробуй, обними руками Смолистый, самый нижний кряж! Под каждый угол — глыбу-камень Вкатил герой косматый наш. И, может быть, когда-то Чехов Чайком погрелся у него, Сибирью каторжной проехав, А дед не ведает того. И, может быть, во время оно, В какой-то день, В какой-то час,