Сибирские огни, 1961, № 10
— Да вы не беспокойтесь, Илья Иванович, зачем вам вставать? Вы скажите только, я сам все подам! Какую книгу, вот эту? Отпустив ребят после того, как он продиктовал им программу заня тий кружка на год, Илья Иванович задумался над своим положением. Писать оставалось немного, но, все-таки, оставалось... Значит, нужно стенографистку, да такую, которая знала бы химические формулы. Впро чем, формулы он, пожалуй, впишет сам, левой рукой. Надо будет попро бовать! И Илья Иванович стал поджидать Карцева, который теперь бывал ежедневно. Лед между ними был сломан (Чернышев и тут хитрил), и оба они, казалось, оставались неизменно довольны друг другом. Подходящую стенографистку в одном из институтов Академии разы скали только на другой день. Она пришла: молодая, изящная, красивая, в светлом платье. Когда ей сказали, что придется работать с тяж ело боль ным профессором Чернышевым, ей представилось — нечистоплотный старик, ворчливый, капризный и грубоватый, как все эти старики, з аб ав ные только тогда, когда они здоровы... Илья Иванович встретил ее такой простой и ясной улыбкой, он был так терпелив, когда она, не расслышав от волнения, переспрашивала, так предупредительно вежлив, что она тут же решила: «Он умирает? Ну и выдумают же!» О параличе Ильи Ивановича она ничего не знала, но она обратила внимание на то, что в течение двух часов, пока продолжалась их совме стная работа, он ни разу не шевельнулся, только, время от времени, дви гал левой рукой. Она решила: «Ему больно!». Ей стало жалко его и стыдно. Стыдно своей молодости, красоты, здоровья, своего наряда , дорогих духов, которыми она пользовалась, яр кого лака на ногтях. На другой день она надела самое старое темное шерстяное платье. Явилась не подкрасив губ и не подведя ресниц, убрав пышные волосы под темную косынку. Та незначительная часть организма, которой еще распоряжался Илья Иванович, стала очень восприимчивой к внешним ощущениям, а сам Чернышев— наблюдателен, как никогда. Он сразу же понял, в чем дело. Он хотел сказать ей, чтобы она снова надела светлое платье, что ему это только приятно, но не решился... Он побоялся, что она может его не по нять и ложно истолковать это желание... В этот день у Чернышевых была Клава . После ухода стенографи стки она зашла в кабинет к отцу и спросила, по обыкновению щурясь и сморщив красивый носик: — Что это еще за монашка у тебя объявилась, папа? Надо же так себя изуродовать, а ведь недурна! Это, кажется, сноха академика Гера симова? Что же ей, одеться не во что, что ли? Не понимаю! И муж, и тесть, как будто бы, прилично зарабатывают... Никакого вкуса нет у дев ки, прямо стыд и срам! Илья Иванович промолчал: «Неужели моя дочь настолько глупа? Или просто — нечутка?» Д а , наконец, настало время, когда можно, когда нужно подумать и о семье. Прежде всего — Борис... Борюшка, сын! Когда он еще был маленьким, Мария Алексеевна как-то сказала мужу: — Ты не думаешь , Илюша, что наш Борюшка будет в жизни несчастным? Илья Иванович изумился: — Что это тебе вдруг пришло в голову?
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2