Сибирские огни, 1961, № 10

Гипсовая маска Пушкина, бронзовый Фарадей, две фотографии с собственноручными автографами: Жолио-Кюри и венского биолога Кам- мерера. Семья: Борюшка в матросском костюмчике верхом на деревянной лошади, внук Сережа с бабушкой, Анка с близнецами и Пе-Пе. Клава с Анатолием — в Ялте, он сам, студентом, с усами, в парадном мундирчике Политехнического института, с Машей. А у Машеньки такие косы, какие она носила' еще курсисткой, до свадьбы... Весь интимный мир члена-кор- респондента Академии наук, доктора химических наук, профессора Ильи Ивановича Чернышева, беспартийного, родившегося в Казани в 1888 го­ ду... И, совсем уж ни к селу, ни к городу на этом столе — Вольтер, с дья ­ вольской усмешкой, застывшей на терракотовом лице. Эту статуэтку он купил случайно в П ариже , на набережной Сены, у букиниста. Якименко как-то спросил: — Ну, а Вольтер у вас тут что делает? Илья Иванович ответил очень серьезно: — Видите ли, мой кабинет — мое основное рабочее место. Мне ка­ жется, что для всякой научной работы требуется трезвый анализ, невоз­ можный без определенной доли скепсиса. Ну-с, иногда я увлекаюсь, и этого самого скепсиса мне-то и недостает... А как гляну на Вольтера, сра­ зу же кладу перо и начинаю перечитывать только что написанное. Так ли оно? — как любил говорить покойный Френкель. Да , письменный стол, пожалуй, великоват, нечего греха таить... П ра ­ ва Клава. Но как же, впрочем, иначе разместить весь свой... «ученый со­ вет», чтобы осталось еще свободное место, много свободного места для рукописей, для черновиков, для справочников? Нет, письменный стол как раз такой, какой нужно. Возле удобного кресла — тумбочка, на ней два телефона — прямые от двух институтов (городской телефон только в столовой, с отводной трубкой в спальню). На полочке — арифмометр и счетная линейка. В тумбочке — электрический чайник, чай, кислые конфеты — китайская смесь. Клава уверяла, будто «Главкондитер» изготовляет их специально для профессора Чернышева, потому что их больше никто в рот не берет... Опять Клава — пересмешница! Ох, ей бы — талант! Тут же, на тумбочке, массивный серебряный подстаканник с трой­ кой. Давешний литературовед сказал бы: эта тройка — стилизованная, таких троек нынче не делают, и правильно поступают, вздор! Может быть, бросить эту дурацкую привычку — пить по ночам креп­ кий чай? Может быть, и это влияет на развитие болезни? Э, д а впрочем, все равно! У окна — чертежная доска с механической рейсшиной, прикрытая черным коленкоровым чехлом. Туда нарочно не проведен свет, чтобы но­ чью не захотелось чертить. В ящике — рихтеровская готовальня, лекала, угольники. Рядом — другой столик, на нем пишущая машинка. Все на своем месте, каждый предмет можно разыскать с закрытыми глазами , в темноте. Размеренный, строгий, десятилетиями выработанный, идеально при­ способленный для работы, распорядок. Вот разве только этот полирован­ ный ящик с опытным экземпляром счетно-решающей машины системы Шахназарова стоит зря, потому что на нем ухитряется работать только сам конструктор... Давно пора бы вынести, да еще вдруг нагрянет, невзначай, не най­ дет, — обидится... Пусть стоит ящик. Он немного ведь места занимает! Раньше, в Петербурге, да первое время и в Москве, была еще ма­ ленькая лаборатория. А сейчас не нужно: институт в двух шагах, рукой