Сибирские огни, 1961, № 10

диционный вопрос, который он ежедневно задавал ему в это время, и дождался традиционного ответа. — Со мной поедете? — Нет, благодарю вас. Я еще пройдусь по палатам . — Машину вам вернуть? — Если вас не затруднит... V По-прежнему падал рыхлый мокрый снег. Было тепло и тихо. Канапэ дремал, свесив голову на баранку. Илья Иванович тяж ело опустился на сидение, со смутным ужасом сознавая , что какой-то этап жизни прой­ ден, закончился... Канапэ по тому, как Чернышев садился в машину, всегда безоши­ бочно определял его настроение: когда оно было хорошим, приподнятым, Илья Иванович садился рядом с шофером, с любопытством поглядывая по сторонам, шутил; если же Чернышев был переутомлен или чем-то не­ доволен, он всегда забивался вот так — в уголок, чтобы побыть одному. В таких случаях и деликатный Канапэ с ним не разговаривал , держался так, как будто бы он ведет пустую машину. И спрашивать — куда везти, тоже не нужно было: после десяти часов вечера Чернышев мог ехать только домой... Лишь когда машина добралась до центра города, уличный шум вы­ вел Илью Ивановича ' из состояния оцепенения, в котором он пребывал до этих пор. Вокруг него бурлила жизнь, полнокровная, неугомонно-бодрая, волнующая жизнь столицы, в то время как он сам, находясь в гуще этой жизни, нес в себе собственную смерть. Он выпрямился, расправил плечи и с любопытством оглянулся по сторонам. Канапэ, следя за Чернышевым по его отражению в зеркальце, подумал с удовлетворением: «Притомился маленько. Ну в о т— и отудобел!» С затаенным, завистливым восхищением наблюдал Чернышев вечер­ нюю жизнь субботней Москвы, будто он видел ее впервые. Никогда до сих пор не глядел он на Москву такими глазами, глазами как бы посто­ роннего наблюдателя, да к тому ж е — только что приговоренного к смерти. Ярко сияли огни магазинных витрин. Веселый, оживленный народ сновал по тротуарам , захлестывая мостовую: старый город, изменив­ ший за последнее десятилетие свое лицо, перекроенный и переродивший­ ся, казалось, не вмещал огромной жизни. И, подавляя городской шум, растворяясь в нем и все же оставаясь его лейтмотивом, на праздничных московских улицах звенел веселый, бод­ рый, звонкий молодой смех. Снова втянув голову в плечи и подняв воротник шубы, озирался по сторонам Илья Иванович, и протест постепенно нарастал в нем. ...Как, все это останется, но только меня не будет? Отблеск реклам, и железобетонные громады, обступившие мостовую, и люди, и их весе­ лый говор и смех? И троллейбусы, и милиционер на углу — все, все ос­ танется жить, только меня не станет? Почему? За что? С какой стати? Это показалось ему невероятным. А визит к Боголепову, щелканье выключателей в рентгенкабинете, лошадиные зубы .Бориса Викентьевича, девочка-старуха из поезда великой княжны — галлюцинацией... Не может этого быть! Не будет этого! «Мне еще нет шестидесяти лет, я веду здоровый, размеренный образ жизни... В о т— Белявцев, ему же восемьдесят шесть? В чем же дело? Д а я и не могу сейчас умирать! Как это я не узнаю — пойдет ли завод, кото­ рый пускают Фильц и Геращенко? Мой завод, схему которого я вына­