Сибирские огни, 1961, № 10

обычную, особенно для молодых врачей, ошибку, они поставили диагноз с его же слов: старичок откуда-то там эвакуировался, эшелон бомбили, куда-то он бежал, где-то упал, тут его ударило не то — комком земли, не то воздухом, а может быть, одним только испугом... Вот и вообразил себе невесть что! И, видимо, интересуясь в данном случае скорее врачами, чем боль­ ным, который не был болен, Боголепов рассказывал: — У них в Красноярске, в годы войны, много госпиталей было... Ну, встретил, должно быть, этот самый старичок какого-нибудь тяж ело кон­ туженного, наговорился с ним, ну и... «заболел»! А врачи, приняв плоды его воображения за факты, построили на этой зыбкой основе целую науч­ ную гипотезу... Боголепов помолчал и подумал. — А все-таки, —сказал он, снова став серьезным, — хотя и далеко этот Красноярск, а новую литературу там почитывают... И эти врачи тоже... Он снова улыбнулся своим мыслям: — И мою последнюю работу читали... Так диагноз по ней и кроют, черти! Я им записку написал с этим старичком, еще обидятся, чего добро­ го, молодые нынче — сердитые! Илья Иванович почти успокоился, но все же ему хотелось уточнить: — А как же его собственные ощущения, этого старичка? — спросил он. — Боли в пояснице и все такое?.. — А черт его знает, я дальше не стал интересоваться. Не стоило вни­ кать. Может быть — ишиас или радикулит, какая-нибудь, словом, мест­ ная невралгия... А может, и ничего нет, одно только воображение! Гово­ рю тебе, он не меньше двадцати лет еще проживет, не то, что мы с тобой! — Так как же, все-таки, со мной? Илья Иванович спросил это упавшим голосом, опять почва уходила у него из-под ног. — С тобой? Боголепов замолчал , снова взявшись за карандаш. Рука его остава­ лась теперь неподвижной, только еле заметно шевелились пальцы да ка ­ рандаш вращался с бешеной скоростью, как пропеллер... Илья Иванович припомнил: во всей второй Казанской гимназии только один Боголепов умел такое устраивать с карандашом, и ему все завидовали. Это было своего рода гимназической достопримечательностью... Глядя в окно, врач заговорил: — С тобой что? Видишь ли, я занимаюсь медициной... — он поднял брови, подсчитывая в уме, — лет около сорока. И, пожалуй, вполне овла­ дел, ну, скажем, основами современных медицинских наук. Только одна дисциплина никак не укладывается у меня в голове, как я ни стараюсь ее постичь. Дисциплина эта — так называемая врачебная этика... Все это было не то. Илья Иванович нетерпеливо двинул коленом. Но Боголепов не обращал на него внимания. Он продолжал не спеша: — Врачебная этика! Она существует, должно быть, со времен Гип­ пократа... Не спорю, быть может, она в те времена была и прогрессив­ ной традицией... А теперь? И почему именно—врачебная этика? Значит, может быть и этика инженера, этика агронома, этика водолаза , этика хлебопека? Как могут существовать общество, государство при таком обилии автономных узкопрофессиональных этик? Видимо, вопрос этот давно занимал мысли Боголепова, и он должен был высказаться, пренебрегая нетерпением Ильи Ивановича. — Мне кажется, — продолжал Боголепов, — что в действительности существуют лишь две этики: этика передового человечества и этика мра­ кобесия, то есть атрофия этики... А заговорил я об этом вот почему: с точки