Сибирские огни, 1961, № 9
Прошлое, настоящее и будущее были и у Ильи Ивановича. Все эти три категории вмещались в одно слово — н а у к а . Впервые, здесь, сидя на остекленной веранде за чайным столом, Илья Иванович задумался над вопросом, не является ли это, казалось, всеобъемлющее слово понятием чересчур абстрактным? Софья Михайловна, жена профессора Казанцева, сразу же объяви ла, что гости останутся ночевать. С большим любопытством рассматривал Илья Иванович кабинет профессора Казанцева. Сам Чернышев придавал огромное значение обо рудованию своего кабинета, в нем он провел, как-никак, больше половины своей сознательной жизни. В просторном кабинете Софрона Аггеевича, лучшей комнате на даче, на равных правах с книжными шкафами, пись менным столом, покойным креслом, были и цветы, и пианино, и виолон чель, и картины копии Репина и Васнецова и мадонны Мурильо в зо лоченой раме. Словом, кабинет полностью отражал разностороннюю сфе ру интересов своего хозяина. Когда стемнело, молодежь разбрелась кто куда: старшие отправи лись в какую-то дальнюю экскурсию — ловить рыбу. Софрон Аггеевич, оторвавшись от научного спора, который он было затеял с Якименко, проконсультировал юных рыболовов. Оказалось, что повадки окуней и пескарей интересуют его не меньше, чем проблемы химии высокомолеку лярных соединений. Когда молодежь угомонилась, ученые остались втроем на веранде у застывшего самовара. Якименко курил, Казанцев потягивал портвейн из узенькой ликерной рюмочки. Ночь была жаркой и душной, одуряюще пахли цветы, в саду пели какие-то птицы. Говорили о многом. Самое сильное впечатление от этой беседы с дву мя учеными-коммунистами, с которыми Илья Иванович впервые в жизии сталкивался так близко, было часто звучащее у Казанцева «м ы». У Ильи Ивановича было также свое «мы», вернее даже, свои «мы». «Мы» могло означать его самого, Геращенко, Фильца, Максимова, сло вом, группу ученых, окопавшихся в бывшем каретном сарае. «Мы» — могло также обозначать его самого, Марию Алексеевну, Клаву, Аннушку, Бориса, ну и домработницу Катю. «Мы» Же Казанцева относилось к совершенно иным понятиям. В зависимости от контекста это уверенное, полновесное «мы» обозна чало либо Партию, либо ВСНХ, либо Госплан, либо подразумевало со ветскую власть в целом. Однажды Софрон Аггеевич употребил свое «мы» для обозначения их троих — себя, Якименко, Чернышева. Тут же он сказал и «они». Это относилось к группе ленинградских хи миков, которые упорно открещивались от какой-то исследовательской ра боты. — Они не хотят? А мы — их заставим! При этом Софрон Аггеевич крепко сжал кулак. До сих пор Илья Иванович представлял себе, что правая кисть этого московского профес сора способна лишь держать колбу, мел, указку, ну пусть — смычок вио лончели. Тут она неожиданно оказалась сжатой в кулак, и кулак этот был очень внушителен... Вот как, оказывается, он чистил московские вузы! Илья Иванович спал крепко в эту ночь, покойно и без сновидений. Проснувшись поздно, он с удовольствием увидел себя в маленькой, уют ной, дачной комнатке... Это пробуждение чем-то напомнило ему первое утро в Петербурге, когда он проснулся на диване в комнате Боголепова. Тогда у него было чувство огромной, волнующей радости: глянув в окно
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2