Сибирские огни, 1961, № 9

— Спекуляция, Маша, это — п р о д а ж а по повышенной цене. А они, наоборот, пользуясь твоим не совсем уместным выражением, — п о к у п а ю т по повышенной цене. И потом — это же временно, всего на пять лет! — Илюша, опомнись! Неужели ты не чувствуешь, что в это, мо­ жет быть, и очень тяжелое время мы, русские, должны оставаться с Россией, со своим народом, а не... с его врагами? Это было смешно и наивно. Женская логика! Да и с каких это пор американцы стали врагами? Профессорским тоном, с легким пренебре­ жением к женскому неразумию, Илья Иванович возразил: — Наука, Маша, выше обывательских представлений о государст­ венных границах! Она интернациональна и общечеловечна! Она, если хочешь, служит всем возможным «родинам» одновременно, потому что она служит и всему человечеству, его прогрессу! Он нервно зашагал по комнате: •— Там я нужен, здесь — нет! Ты знаешь, бензол кончается, мне на днях вовсе нечего будет делать, — про лекции он в этот момент поза­ был .— Зажигалками, что ли, торговать, как Максимов? Проклятый бензол! Бедный Илюша! Трудно ему... Вся его жизнь — в его науке! — Мне кажется, — сказала Мария Алексеевна рассудительно, — что ты рано опустил руки... Надо еще раз сходить в Комитет Горького: ведь он же выручил тогда с реактивами, помнишь? Телеграфировать в Моск­ ву, Луначарскому. Написать Ленину, наконец! Не может быть, чтобы тебе не помогли! Снова Ленин! Наивная женщина: она думает, что Ленин носит бен­ зол в кармане... Д а что с ней толковать, что она понимает, кроме своей •кухни и своих пеленок! Потеряв власть над собой, брызгая слюной, изнемогая под бременем гнева и обиды, Чернышев стал кричать. Пусть Мария Алексеевна трезво взглянет на вещи! Промышлен­ ность замерла. Наука — фикция, тема для отвлеченной декламации. В аудиториях —чумазые мальчишки дерзят, курят на лекциях, угрожают Гороховой (это было неправдой). Детям нечего есть (это его меньше все­ го беспокоило). И главное, ему-то самому нечего делать... Кому он нужен сейчас в России? Тогда для чего же это бесцельное, нелепое подвижниче­ ство? Мария Алексеевна, бледная, слушала его молча, подавленная, уби­ тая. Бедный Илюша! Он ведь сам не верит, не может верить в то, что го­ ворит... В этой истерической тираде было так много неверного, неспра­ ведливого. Любящее сердце Марии Алексеевны чувствовало за всеми этими чудовищными фразами огромную душевную боль, утомление, скопившееся в нем за эти долгие годы... Она попыталась его образумить, успокоить. — Илюша, но вёдь это все временно! Все войдет в колею! Вспом­ ни французскую революцию, сперва полный упадок. И тоже враги со всех сторон. А потом — блестящий расцвет наук и искусств в эпоху дик­ татуры якобинцев! Он перебил ее, зло скривив губы: — Благодарю покорно! Ты мне сулишь судьбу Лавуазье? Мария Алексеевна всплеснула руками: — Илюша, голубчик! Да что же у тебя общего с Лавуазье? Прежде всего, он был капиталистом, откупщиком, а мы с тобой — нищие. И по­ том, разве один Лавуазье? А Бертоло? А Гаспар Монж? Разве их не поддержал восставший народ? — Ну, Маша, села на своего конька... Хлопнув дверью, Чернышев с достоинством удалился в кабинет.