Сибирские огни, 1961, № 9

слишком — жизнелюб, а для открытий мирового значения необходима отрешенность... Но Петр Акимович тут же спохватился. «Полно, — подумал он, — а нужна ли ученому отрешенность? И не служу ли я, проповедуя отрешенность, старым богам? Недаром Якименко не раз уже, в пылу спора, дразнил меня, говоря, что я напоминаю ему обращенного язычника: ношу крестик на груди, соблюдаю посты, бью земные поклоны, но в то же время — продолжаю трепетать, проходя ми­ мо заброшенных кумирен, и облизываюсь наедине, по ночам, когда мне снится запах жареной человечины...» Кому мешают немыслимые шляпы Казанцева, его костюм, его гал ­ стуки, его гвоздика, будь она проклята... Разве он, откровенно говоря, не самый выдающийся теоретик органической химии в нашей стране, по­ сле Ильи Ивановича, который вдруг взял да и умер, и после меня, кото­ рый продолжает жить так долго лишь... по необъяснимой рассеянности природы? И не случайно, что Казанцев с его немыслимыми шляпами и расфуфыренными аспирантками так популярен среди молодых! Молодые любят жизнь, и наука для них не вся жизнь, а только часть ее, для Соф- рона Аггеевича — тоже. Вот они и находят общий язык. А молодые — это все! И Белявцев сосредоточил свое внимание на молодых. Мусафранов, слесарь Федюха, Петенька Шепилов... Вот эти ребята из химического кружка Ильи Ивановича... Вон тот девятиклассник, в очках, с зачесан­ ными назад волосами: у него даже в наружности есть какая-то одухо­ творенность... Они должны дать Ломоносовых, Лавуазье, Бутлеровых, Сабатье, Зининых... Самые молодые: внук Ильи Ивановича, Сережа, на­ пример... Он, говорят, недавно на даче, под клумбой, устроил какой-то взрыв и даже опалил себе брови... О своем поколении он не думал, его не существует; он — ихтиозавр. На плечи последующих двух поколений лег огромный груз: гениальные открытия русских ученых конца XIX века и начала XX века. Эти откры­ тия задали работу современникам на целое столетие вперед: все это нуж­ но было освоить, просчитать, конструктивно оформить, внедрить в про­ мышленность... И в какой обстановке! Четыре войны и три революции! С точки зрения науки столетие — это миг, но Октябрь внес поправку в эту, казалось бы, неоспоримую истину... Пожалуй, Якименко прав! Да, они здорово поработали, его учителя, он, его ученики. Они работали и впрок, расчищая пути для великих научных открытий будущего... Теперь дело за молодыми! Им вручает Илья Иванович свое наследство: труд своей жизни... Им вручит свое наследство и он, когда молодежь соберется во­ круг его гроба. А это будет очень скоро... Так он стоял над толпой, опираясь на катафалк, и думал, беззвучно' шевеля губами... И со стороны было непонятно, почему так долго молчит старик: волнуется ли он перед выступлением или же просто дремлет? Наконец, Белявцев заговорил: — Я очень стар, — сказал он. — Недавно я где-то прочел, будто бы я несу знамя советской органической химии. Это неверно. Знамя это тяже­ ловато для одного человека, в особенности для такого старого человека, как я... Мы все несем его, это знамя, нес его вместе с нами и покойный Илья Иванович... Я познакомился с ним около сорока лет тому назад, когда он был еще зеленым юношей, но пламя той страсти, о которой здесь говорили его товарищи, уже тогда горело в нем... Он рос на моих глазах, и я должен сказать, что мое первое впечатление меня не обмануло... Бу ­ дем же страстны! Наука не терпит равнодушия! Скрывать нечего, мы понесли большую потерю, но не дадим же закачаться знамени, которое развевается над нашими головами!