Сибирские огни, 1961, № 9

дев на дачу, заявил, что нужно заказать чехлы, потому что дети могут ногами запачкать «канапэ». Это странное слово произвело на близнецов очень сильное впечатление. Они долго носились по саду, хлопали в ладо­ ши и кричали на разные голоса: канапэ, канапэ! Так вот этот Канапэ то­ же наотрез отказался от денег, хотя он недавно женился на молоденькой уборщице и по этому вопросу долго советовался с Чернышевой: шофер возил Илью Ивановича еще с начала войны и стал своим человеком в до­ ме, почти членом семьи... — Неужели вам не нужно купить что-нибудь жене? — уговаривала Мария Алексеевна шофера. — Что вы, Мария Алексеевна, — сказал он, нахмурившись,— эти деньги государственные! Разве их можно тратить на глупости? Теперь вот еще Казанцев тоже что-то мямлит, а ничего толком не по­ советует. А ведь, кажется, не чужой человек. Может, ему отдать эти день­ ги, у него семья большая... — Софрон Аггеевич, голубчик, возьмите эти деньги себе! Это бу­ дет самое лучшее. Вас Илюша так любил, если б вы только знали! Казанцев опешил. Вот тебе и раз! Так он и предчувствовал, что раз­ говор будет совершенно нелепым. Неистовое упорство, с которым не­ счастная вдова стремилась избавиться от этих вполне законных, вполне принадлежащих ей денег, растрогало Софрона Аггеевича больше, чем все, что он пережил в этом доме до сих пор. Чувствуя щекотанье в носу и вла­ гу на ресницах, Казанцев, пробормотав какой-то нечленораздельный, но совершенно категорический отказ, решительно двинулся к двери, как бы выдавливая Чернышеву воздухом, приводимым в движение его тучным телом. Так они и вошли в кабинет: Мария Алексеевна, пятясь назад, а Казанцев, деликатно ведя ее за руку и, вместе с тем, наступая на нее животом... X Гражданская панихида состоялась на открытом воздухе, в саду у до­ ма, возле недавно вышедшего, очевидно, из капитального ремонта, сия­ ющего свежей окраской и хромированными поручнями автокатафалка с широкой траурной каймой по борту кузова. Глядя на груду цветов, окружающую гроб, профессор Казанцев по­ думал, что этот обычай — усыпать цветами последний путь покойников, заимствованный у древней классической культуры, содержит, пожалуй, глубокий философский смысл: жизнь, противопоставленная смерти... Смерть, утверждающая жизнь! И в этом духе Софрон Аггеевич решил построить свою надгробную речь. Он вспомнил другие похороны, состоявшиеся тоже уже в советское время, около пятнадцати лет тому назад. Обстановка этих похорон про­ извела на него неизгладимое впечатление... Это было в Харькове, после ужасной авиационной катастрофы, унесшей в могилу более двадцати мо­ лодых жизней строителей и испытателей нового, самого крупного в мире, советского самолета. Над траурной процессией, почти на уровне крыш, кружились истребители, демонстрируя самые головоломные фигуры выс­ шего пилотажа. Транспортные самолеты непрерывно выбрасывали пара­ шютистов, опускавшихся едва ли не в гущу процессии, растянувшейся на много кварталов. А в голове колонны, с венками и букетами живых цве­ тов в руках, попарно, шли маленькие школьницы начальных классов, а. за ними — взрослые девушки... Они были все в одинаковых белых плать­ ях, с белыми лентами в волосах: так протестанты и католики одевают де­ тей к первому причастию. И Казанцев подумал, что эти девочки тоже причащаются зрелищем великого подвига своих отцов...