Сибирские огни, 1961, № 9
Кабинет был очень велик. Когда министр приезжал смотреть закон ченное здание и приказал из двух смежных квартир сделать одну — для Ильи Ивановича, строители немало повозились с этим кабинетом, пока им удалось обеспечить при помощи подпорных колонн устойчивость пе рекрытий. Сейчас эти колонны были задрапированы. Обычная мебель была вынесена из кабинета. Добрую половину ее заменили зеленые садовые скамейки, на которых сидели посетители, при шедшие попрощаться с покойником и прибывшие для несения почетного караула. Бросив еще один взгляд на гроб, Софрон Аггеевич увидел то, чего ни за что не хотел видеть, приехав сюда,— с м е р т ь . Она была в руках покойного, в пальцах, искусственно переплетен ных так, как Илья Иванович никогда не делал этого при жизни. Софрон Аггеевич привык видеть эти руки деятельными, творящими. Он помнил их, держащими раскрытую книгу или пробирку, переставля ющими движок счетной линейки. Сейчас эти руки мертвого исследователя были скованы навеки си лой, оказавшейся могущественнее, чем его наука. Все, кроме этих рук, могло быть еще при желании и при достаточном воображении, истолковано иначе. Вот он сейчас поднимется, Илья Ивано вич, как это часто бывало с ним в подвале опытного цеха, быстро глянет на светящийся циферблат часов, откашляется и скажет своим хриплова тым голосом: — Это вы, Софочка Еггеевич (так звала Казанцева внучка: «дедуш ка Софочка Еггеевич»), как дела? Идет синтез? Температуру замеряете все время? Понимаете: дикий случай... взял, да и вдруг вздремнул! Но беспощадная выразительность неподвижных рук уничтожала все эти иллюзии. Почувствовав почти головокружение, Софрон Аггеевич отвернулся от страшных рук, приковывающих его растерянный взгляд, и направил- - ся к группе женщин, сидящих на зеленых скамейках, откуда навстречу ему уже поднималась Клавдия Ильинична. Старшая дочь Ильи Ивановича была очень хороша. На ней было длинное черное платье из матового шелка (шила к Новому году, подвела портниха, поехала тогда в старом —■и вот когда только довелось надеть!) и прелестная накидка из испанского черного кружева (привез еще до войны Илья Иванович с мадридского конгресса), какие носят работницы табачных фабрик в Кордове. Для Кармен ей не хватало, пожалуй, только пестрой юбки и пунцовой розы в волосах. Но на Софрона Аггеевича гля нуло лицо любимой его мурильевской мадонны: те же тонкие черты, та же возвышенная печаль, тот же необыкновенный внутренний свет, излу чаемый влажными глазами, те же скорбно сжатые губы, созданные при родой отнюдь не для скорби. Целуя ей руку, Софрон Аггеевич, невольно подумал: «А ведь ей, должно быть, никак не меньше тридцати пяти лет! Кто это сказал — Бальзак или Франс: красивым женщинам — горе и д е т , не красивых — оно еще больше уродует...» Вслух же он ей сказал то, что недавно говорил Пе-Пе: — Да, это так ужасно и неожиданно... Клавдия Ильинична ответила несколько невпопад, что папа его очень, очень любил. Казанцев знал это не хуже ее и даже знал больше: он знал, за что любил его Илья Иванович, чего Клавдия Ильинична не знала, не могла знать и что ее, должно быть, и не интересовало. Потом, среди ночи, приехал Белявцев, который всегда в это время спокойно спал, даже в дни московских бомбежек. Сегодня он долго воро-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2