Сибирские огни, 1961, № 9
И по тому, как они пили чай, а в особенности же по тому, как силь но осунувшийся за последние дни Пе-Пе, не спеша и деловито, как он вообще делал все, выбирал из вазы булочку с изюмом, Софрон Аггеевич осознал окончательно, что Илья Иванович — умер, и что это непоправи мо.' И стоя посреди этой захламленной приемной, носящей все следы бес порядка, который смерть почти всегда вносит в жизнь, Казанцев впер вые, с того самого момента, как Якименко воскликнул: «Товарищи, а ведь Илья Иванович-то у м е р!» — ощутил острую боль от сознания всей огромной тяжести этой утраты, как для себя лично, так и для науки. И на Максимова это чаепитие, по-видимому, произвело такое же впе чатление: он стоял совершенно подавленный, вертя мгновенно вспотев шими пальцами измятую фуражку, которую не догадался оставить в прихожей. Мусафранов, в сером светлом костюме с измятым раскрытым воро том шелковой рубашки, с двумя только знаками отличия на пиджаке — гвардейским значком справа и «Золотой звездой» слева, словом, в ко стюме, в котором ничего не было траурного, поднялся от стола и, кивнув ученым, вышел во внутренние комнаты. В его лице, слегка посеревшем от бессонницы, тоже ничего не было траурного. Наоборот, хотя с тех пор, как кончилась война, прошло уже почти два года, на нем, казалось, было до сих пор еще написано: как это отлично и удивительно, что я остался жив, и как я вас всех за это люблю! Кипучая и безудержно веселая жизнера достность, которая пробивалась сквозь все поры молодого и сильного тела, сейчас, в этих печальных комнатах, была для него обузой. Пе-Пе, одергивая сзади несколько кургузый, но отлично выутюжен ный пиджачок, тоже поднялся навстречу вошедшим ученым. Илья Иванович умер накануне вечером. Пе-Пе сразу же вызвали, и он находился здесь безотлучно до утра. Потом он, постеснявшись попро сить машину, поспешил на работу, пробежав рысью до троллейбуса около шести километров. Но работать ему все равно не пришлось, потому что каждые пять минут ему звонили: то Клава, то Мария Алексеевна — по весьма неотложным вопросам. Наконец, Мария Алексеевна сказала ему плачущим голосом: — Пе-Пе, неужели вы сами не догадываетесь бросить раз в жизни свои с ч е т ы и приехать к нам совсем? Ведь мы же здесь совершенно од ни и просто сходим с ума! На что Пе-Пе покорно ответил: — Хорошо, Мария Алексеевна, я сейчас же возьму отпуск на пять дней, без сохранения содержания! За ним послали машину, он приехал и сразу же взял бразды прав ления в свои руки. Петр Петрович работал на крупнейшем в Союзе пивоваренном ком бинате главным бухгалтером. Ему подчинено было около ста человек. Он имел собственный кабинет, вернее — остекленную будку в зале ра счетного отделения, затянутую зелеными шторками на хромированных колечках. Но Мария Алексеевна, которая там, конечно, ни разу не быва ла, воображала своего затя на работе диккенсовским клерком, сидящим на высоком табурете за покатой конторкой, едва ли не с гусиным пером за ухом и, во всяком случае, щелкающим с утра до ночи на счетах. Пе-Пе подошел было с готовой фразой на устах, одной из тех много численных, не обязывающих ни к чему обе стороны и ничего не значащих фраз, которыми близкие люди покойного обычно отвечают на соболезно вания посторонних. Но Софрон Аггеевич соболезновать не стал, он был для этого слишком глубоко потрясен. — Да, это ужасно и неожиданно! — сказал он, как бы отвечая на слова, которых Пе-Пе не произнес.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2