Сибирские огни, 1961, № 9

подала ему в форточку Ираида Петровна. Под конец он пожалел прод- рогнувшего под дождем Евгения Исааковича и затянул его к себе, под купол. Но еще вслед отъезжающей машине он кричал, оглушая мокрого Мо- гилянского: — Брезент подоткните, брезент хлопает, остолопы!.. На другой день, будто бы, Казанцев заявился к академику с прось­ бой — забрать обратно свою картошку. Тогда припадок бешенства у Пет­ ра Акимовича возобновился. Он топал ногами и кричал: — Мальчишка! — (профессору Казанцеву было за пятьдесят). Мне не нужно, чтобы вы нюхали гвоздику, мне нужно, чтобы вы питались. Те­ перь я знаю, почему ваш сектор три недели уже возится с катализато­ ром: вы просто падаете с голода! Вы — государственный преступник! Все это рассказывал потом с чьих-то слов Максимов, и все это было, должно быть, преувеличено, потому что Петр Акимович бывал иногда в гневе — грубоват, но г р у б ы м — никогда. Академик Белявцев не покидал Москвы в годы войны ни на один час. Еще до войны он возглавлял целую научную школу, связанную с че­ тырьмя институтами, десятками лабораторий и опытных цехов промыш­ ленности. Война разбросала все эти предприятия— в Уфу, в Казахстан, в Челябинск, и даже в Кузбасс. Но в Москве и поблизости оставались на- учно-оперативные точки, тесно связанные с тылом и фронтом. Академик Белявцев не только сам остался, но и оставил за собой небольшую груп­ пу крупных ученых и инженеров. Они были с ним согласны: на все и во всем... Белявцева вызвали. Он поехал. Нарком был страшно занят. — Я знаю заранее все, что вы будете говорить, — сказал он акаде­ мику, протягивая ему руку, — я читал, мы читали вашу докладную запи­ ску. С организационной, с технической точки зрения — ваше предложе­ ние заслуживает поддержки. Но одной вещи вы не приняли в расчет. Можно, должно рисковать чем угодно в такие дни, какие мы сейчас пере­ живаем, только не вашей жизнью. Страна наша богата и непобедима, но бывают такие производственные издержки, которых и мы себе позволить не можем. Уезжайте! Нарком ожидал бурной сцены: он знал характер Белявцева. Но ака­ демик оставался спокойным, никогда в жизни он, кажется, не был так спокоен. Он сказал: — Позвольте мне самому распорядиться своей жизнью... — Нет, не позволим! — ответил нарком. Это была совершенно новая постановка вопроса. Академик задумчи­ во почесал лысину под черной ермолкой. Трещал телефон на столе, но нарком не брал трубки. — Видите ли, в чем дело,'— проговорил Белявцев,— я записку пи­ сал вам неспроста. В ней все взвешено. Прежде чем подписать, я мыс­ ленно положил на чашу весов — ф а к т о р в р е м е н и и... ценность наших жизней. И чаша весов с фактором времени — перетянула... Зачем вы меня пугаете, товарищ народный комиссар, я ведь русский! И почему вы полагаете, что меня убьют? Я так, простите, убежден, что еще вас пе­ реживу... Нет, мы не можем не остаться: в нашем деле, вы сами это зна­ ете, сейчас именно дорога каждая минута. А Кузбасс — это не то, это далеко... — Наш спор беспредметен,— продолжал настаивать нарком, — я уже отдал распоряжение: все ваше и всех ваших — погрузят и вывезут. Что вы станете делать тогда в Москве, один? Без приборов, без аппара­ туры, без людей? — Что я стану делать? — переспросил Петр Акимович шепотом. —