Сибирские огни, 1961, № 8

— Вы полковник Бахметьев? — спросил он. — Так точно! — Вы арестованы. Сдайте оружие. Бахметьев побелел. Он отдал полковнику свой наган и шашку. На се­ рых крупных рысаках его прямо из приемной верховного правителя от­ везли в тюрьму. Он просидел в одиночной камере трое суток. Никто из следователей им не интересовался. На четвертые сутки, боясь потерять счет дням, он начал по утрам отмечать каждый день черточкой на стене, уже испещренной надписями. С содроганием он перечитывал их много раз и многие запомнил. Особенно врезалась в память надпись-завещание: «4 августа 1919 года. Товарищи, я умираю на заре новой жизни, не изведав плодов рук своих. Но не для себя я работал, как мог и как умел. Мир обновится, я знаю, я твердо верю, ибо старый строй рушится, облом­ ками убивая нас. Но нас много, все новые и новые силы идут под красное знамя... И они непобедимы. А как хочется жить, как хочется знать, верить и трудиться за идеалы человечества! Но судьбе было угодно бросить жре­ бий на меня, и я пойду на смерть с верой в жизнь, завещая оставшимся то­ варищам не месть, а борьбу. Прощайте, товарищи... Нас много и дело не во мне, кто я...» — Их много,— думал Бахметьев.— Вся голодная и неумытая Рос­ сия идет теперь за большевиками... В чем дело? Или я схожу с ума? Или я тоже поддаюсь красной пропаганде? Бахметьев боялся рассветов. Каждое утро в соседних камерах откры­ вались двери. В коридоре слышались шаги арестованных. Их уводили, и они уже больше не возвращались. По ночам у него были галлюцинации. Иногда казалось, что со стен его камеры выступают лица расстрелянных с горящими глазами. Но он думал лишь о том, как бы не увидеть лица Матэ Залки! Только не его! Но Матэ появлялся среди других расстрелянных. Однако глаза его не го­ рели, а были удивительно спокойны. Они глядели на Бахметьева с ка­ кой-то укоризной и как бы говорили: «Эх, вы, Олег Алексеевич! Вы — ма­ ятник неверных часов. У вас неверное время». После таких «встреч» Бахметьев обливался холодным потом. Он уже подумывал, не попроситься ли в другую камеру, где бы не было надписей расстрелянных людей. Но при одной этой мысли он холодел, как труп. Он боялся попасть в общую камеру, откуда людей уводили так, что оставшимся было ясно: на расстрел. Он не хотел такой ясности. Он хотел жить и жить... Или обманывать себя, что будет жить... Со стороны Куломзино доносилась артиллерийская стрельба. Гово­ рили, что там уже шли бои, но даже многие военные не знали действи­ тельного положения на фронте, не могли себе представить, что красные полки нагрянут в столицу «верховного правителя», как снег на голову. Тем более, что мост через Иртыш был взорван белыми в тот же день, ко­ гда Колчак бежал из Омска: он и его министры выехали на Восток осо­ быми «литерными» поездами, фактически под охраной войск интервентов и белочехов. Армия Колчака разваливалась — мобилизованные солдаты переходили на сторону партизан, сдавались Красной армии, офицеры бе­ жали из своих частей, мародерствовали. Все рушилось... Колчак искал себе замену. Однако охотников не на­ ходилось. Советник бывшего царского посольства в Японии Щепкин, ког­ да ему Колчак предложил занять пост министра иностранных дел, отве­