Сибирские огни, 1961, № 8
которая, бесспорно, владела намерения ми автора», — пишет В. Назаренко. — Мало того, поскольку в повести «психоло гически совсем невразумительно» пока зано , как Ксения стала религиозной, следовательно, по Евдокимову, уверяет В. Назаренко, «религиозность — нор мальное качество человеческой души». Удивительное и прямо скажем— стран ное истолкование! Н. Евдокимов, не мудрствуя, расска зал, как усиленно и неустанно мать и отец Ксении, добрый и ласковый брат Василий, а вместе с ними и вся община пятидесятников много лет трудились над -обращением Ксении в свою веру — за ставляли с детства молиться, пичкали ее рассказами о святых, о муках и стран ствиях Христа, внушали постоянный страх перед богом, запрещали играть с девочками-сверстницами, не пускали в кино, а В. Назаренко, не смущаясь, пи шет: «И этих россказней благостного брата Василия оказалось достаточно для скорого покорения души Ксении. Ни то, что встречалось ей в окружающей жиз ни, ни то, что узнавала она в школе, не вызывало ни малейшей внутренней ра боты в ее сознании». Надо полагать, что для «взрослого», каким известен нам В. Назаренко, рас сказы «благостного брата Василия» не более как «россказни», но маленькой Ксении они представлялись иными. Ду мается, нельзя также забывать и о том, что в школу она пошла уже «подготов ленная» и «окружающую жизнь» воспри нимала совсем не так, как нам бы вме ст е с В. Назаренко хотелось. В этом-то и беда. В. Назаренко снова и снова упо вает на «нашу жизнь», которая механи чески, сама собой, вызывает «внутрен нюю работу в сознании Ксении», а Н. Евдокимов доказывает, что эти наши надежды напрасны, что сектанты не спят, активизируются, находят лазейки для своего влияния, а мы при этом, так сказать, присутствуем. В. Назаренко говорит о разрыве Ксе нии с сектантами, даже о бунте против сектантства, и на этом, кстати, основы вает некоторые свои суждения о пове сти. На самом деле ни разрыва, ни тем более бунта Ксении против кого бы то ни было в повести нет. Ксения полюби л а Алексея Ченцова и всей душой хо тела, чтобы и он «нашел веру», пыта лась убедить его, звала на собрания об щины. У нее ничего не получилось, а о разрыве она боялась и подумать. Она твердила: «Не будет у нас любви без бога, Леша... Покайся в грехах, Але шенька!» Когда же Алексей решил действовать по-своему, стал разубеж дать ее, задавать трудные вопросы, она с горечью подумала: «Нет, такую лю бовь господь не благословит». «Страшно мне», — призналась она, Алексею. Вот в этот-то момент^ почуяв угрозу, и набросилась на нее вся община, как свора взбесившихся собак. О каком бун те может идти речь, ко гд а , Ксения после «пророчеств» Евфросиньи «словно оце пенела от страха»? До последнего мо мента надеялась она на какое-то чудо и, даже подбежав к дому Алексея, изби тая, полураздетая, отчаявшаяся, она с ужасом подумала: «Не простит мне это го господь», — и не вошла в дом Алек сея. Эта трагедия Ксении в сочетании с «отвратительными подробностями сек тантского быта» бьют прямо в цель. Пи сатель может рассчитывать на реальную атеистическую действенность своего про изведения. Через весь очерк И. Супруна «Уте шители» проходит история Вани Кутуш- никова. Это живой пример конкретной индивидуальной работы с мальчиком, попавшим в беду. Если бы по отноше нию к Ксении в свое время было бы проявлено такое же внимание, она оста лась бы жива. Ксения не получила от «нашей жизни» всего, на что она вправе была рассчитывать. Манере И. Супруна-очеркиста свойст венна обстоятельность. Он исследует жизненные явления с различных сторон. В то же время он изображает, а не про сто коллекционирует любопытные фак ты. Ваня Кутушников, Миша Желон- кин, Коркин Анемподист Ионыч, Макар Филиппович да и ряд других героев очерка —• это в жизни найденные свое образные характеры, верно и рельефно очерченные писателем. Рассказчика горячо заинтересовали нелегкие и сегодня вопросы: почему у Макара Филипповича на чтениях святых книг много молодежи? Почему они сюда к нему попали? Чем могли прельстить мертвые слова евангелия? Вот, напри мер, послушный и старательный Ваня, почему он здесь у проповедника-утеши- теля Макара Филипповича? Рассказчик познакомился с ним поближе, и бесхит ростный паренек ничего не утаил из своей жизни. И снова это была печаль ная повесть о насилии. Его, как и Ксе нию, много лет упорно ломали, глушили в нем все естественные чувства и стрем ления, запугивали. Ваня добросовестно заучивал и произносил евангельские из речения и сентенции, он усердно зани мался утешительством, хотя больше все го любил машины и тайно мечтал о шо ферской профессии. «Когда я слушал Ваню, — пишет И. Супрун, — в моем воображении возника ла почему-то такая картина... Сильный ветер вырвал с корнем гнилую лесину. На землю она не упала, а угодила в моло дое дерево, легла на его гибкий, тон кий ствол, охватила своими закостене лыми сучьями, заслонила от него солн це пожелтевшими листьями и сжимает, и давит, и гнет его... Время сделает свое дело, старая лесина грохнется на землю и превратится в труху, но и молодому несдобровать. Оно может стать уродом».
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2