Сибирские огни, 1961, № 8
Мы приехали в с о в х о з . . . Поезд наш прибыл в Челгаши ранним утром — еще пяти не было. — Надо ж е ,— сказал Илья Михайлович, когда мы вышли из вагона,— по чет такой: сам начальник станции нас встречает. На перроне, в рассветном полумраке, видны были фигуры двух железно дорожников. — Тот, что пониже ростом,— дежурный, а вот этот — сам Селецкий и есть. Селецкий тоже узнал Позамантира, подошел к нам. Илья Михайлович пред ставил начальнику станции меня, потом спросил: — Чего это вам не спится, Владимир Андреевич? — Да жена легла в больницу на исследование желудка, так у меня теперь аврал. Пользуясь тем, что внимание Селецкого обращено на моего спутника, я до вольно откровенно разглядывал этого человека, пытаясь согласовать в своем пред ставлении его внешность с теми поступками, о которых мне рассказал дорогой Позамантир. Но ничего героического, увы, я не обнаружил: большелобое лицо с добрыми губами, спокойные и тоже добрые глаза, мягкая, чуть грустноватая улыбка. — Что же это за аврал такой? — спросил Илья Михайлович. Селецкий показал большие руки, повернул их ладонями вверх, растопырил пальцы. В глазах его было искреннее недоумение. — Все умею делать, а вот с коровой едва справился: больше часа доил и так и не додоил. Нет, никакой он не герой — самый обыкновенный, рядовой человек, про стой и скромный. А может, это и лучше, может, в этом и сила наша, что в ответственные мо менты героями становятся обыкновенные, рядовые люди?.. Илья Михайлович заговорил с Селецким об автобусе. Начальник станции подтвердил, что автобус между станцией и совхозом по-прежнему совершает ре гулярные рейсы, однако курсировать он начинает только с семи часов. Сейчас же можно выбирать лишь между двумя возможностями — топтобусом (так з'десь именуют пешеходную ходьбу) и водовозками братьев Щербаковых. — Ой, как бы кстати со Щербаковыми угадать ,— невольно вырвалось у меня. — Сейчас устроим,— пообещал Селецкий. Мы прошли к водонапорной башне, подождали минут десять — едут. Именно такими я и нарисовал в своем воображении братьев Щербаковых — коренастыми, медвежковатыми, немногословными, только вот пышных русых чубов не предугадал, да лукавинки добродушной в серых глазах. Мне выпало ехать с Федором. — Ничего, в общем-то, все уладилось,— рассказывал он дорогой, смущен но улыбаясь,— только прежних квартир нам, конечно, не вернули, так что пока приходится тесноту терпеть. Меня подмывало спросить, почему же все-таки потянуло их из Воронежа об ратно на целину. Федор сам заговорил об этом. — Дома мы там хорошие себе справили, хозяйством обзавелись, а только чувствуем — не то: и воздух вроде не тот, и работа не по нам, и нет какого-то такого особого понятия в душе, что ты — на стрежне... В общем, если одним сло вом сказать, затосковали мы. Мне вспомнилось письмо председателя месткома, вернее — одно слово из этого письма: «сбежали». — А что, разве нельзя было по-хорошему уйти? — спросил я. — Так ведь не отпускали же, расчет отказались давать. Нечего, говорят, прыгать из конца в конец по стране. Может, оно и правильно, если разобраться,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2