Сибирские огни, 1961, № 8

ли. Не из-за них ли в свое время казахи назвали белой могилой нынешний Цели­ ноград? Линялая гимнастерка степи перехвачена в талии стальным поясом — рель­ сами Южсиба. Наш поезд мчится по этому поясу на северо-запад, быстро-быстро отщелкивая, будто наторелый бухгалтер на счетах, рельсовые стыки. Позади — Целиноград, впереди — Магнитогорск, а где-то посередине между ними — махонькая станция Челгаши, цель моего путешествия. В Челгаши едет и Позамантир... ...Наполеоновский солдат-перебежчик (бельгийский ремесленник, насильно мобилизованный во французскую армию) сообщил русскому командованию важ­ ные сведения, за что был принят в российское подданство. Писарь, оформляя перебежчику документы, потыкал в грудь себя, затем солдата, сказал: — Я — Прохоров. А ты? Как тебя величают? — Посаментье... — Что-то непонятная фамилия. Держи-ка вот перо, пиши, я ваши буквы малость разумею. Солдат написал: роватепУег. — Во, вишь, — обрадовался писарь, — послышалось мне одно, а на самом деле совсем другое получается: выходит, твоя фамилия — По-за-ман-тир. И невдомек было писарю, что назвал солдат не фамилию, а должность свою: служил он в армии позументщиком (по-французски—посаментье), делал из шитой золотом и серебром тесьмы галуны для наполеоновских офицеров. Ошибка со временем открылась, но переделывать документы человеку, ко­ торый не мог заплатить за это, никто не согласился. Так и пошло гулять по свету изобретение армейского писаря. В 1889 году фамилию прадеда унаследовал мой сегодняшний спутник. Илья Михайлович Позамантир — невысокий худощавый старичок с совер­ шенно белой головой и полными неутоленного любопытства глазами — такими, будто он только-только начинает жизненный путь. Я познакомился с ним в Це­ линограде. Произошло это так: начальник краевого управления сельского хо­ зяйства Козлов, рассказывая мне, где находится совхоз «Железнодорожный», вдруг закричал: — Постойте1 Зачем я вам все это рассказываю? Ведь туда сегодня возвра­ щается Позамантир, я вас сейчас с ним познакомлю. И познакомил. И вот мы едем с Ильей Михайловичем в поезде, любуемся степью, пьем ве­ сеннее варево степных ароматов и говорим о целинных буднях. Точнее, говорит Илья Михайлович, а я лишь слушаю. О чем человек мечтает — точнее, должен бы мечтать, когда ему за семь^ десят? О покое, конечно. О покое и семейном уюте. Илья Михайлович мог бы иметь покой (возраст давно позволяет уйти на пенсию), мог бы, на худой конец, сидеть с 9 до 5 в своем кресле научного сотруд­ ника Всесоюзного научно-исследовательского института экономики сельского хо­ зяйства (Москва, Орликов переулок, 11), мог бы пользоваться уютом (квартира в Москве, любящая жена, внуки) — мог бы, да, но вместо всего этого он по восемь месяцев в году живет в степи, в целинных совхозах, изучая их экономику, помо­ гая руководителям анализировать результаты хозяйственной деятельности, вы­ являя неиспользованные резервы. — А как же иначе! — восклицает он, задорно вскидывая белую свою го­ лову. — Ведь я экономикой совхозов с двадцать восьмого года занимаюсь, мож­ но сказать, зубы проел на этом... Я и старших сыновей на эту линию настроил было, да вот... Голова его поникает, в глазах — боль, для которой нет анестезирующих средств: три сына не вернулись с войны. А поезд все продолжает свою бухгалтерию, все отщелкивает рельсовые сты­ ки, и с каждым щелчком все ближе, ближе заветная станция Челгаши.