Сибирские огни, 1961, № 8

Иван пробил в четырех местах проруби. И всякий раз о радовался большой толщине льда. Решено было проложить по льду железнодорож­ ный путь. На другой день огромный людской муравейник копошился на ледя­ ном поле. Крестьяне развозили на дровнях и розвальнях шпалы через всю реку. На льду вырастал рядок уложенных шпал. Железнодорожники, крестьяне окрестных деревень, бойцы местного гарнизона — все высыпали на реку. Все, способные к труду, строили в эти дни небывалую железную дорогу. Люди трудились неустанно. Прон­ зительный ветер словно сговорился с сибирским морозом во что бы то ни стало оторвать людей от невиданной затеи, загнать их в теплые жилища. Но люди не сдавались. На шпалах появились рельсы. Их свинчивали болтами и закрепляли костылями. Через несколько дней можно было пустить по ледяной дороге пер­ вый вагон с пшеницей. Желающих толкать вагон было больше, чем на­ до. На другой стороне реки уже дымил паровоз, поданный с соседней станции. Послышался короткий свисток, и толпа заколыхалась, загалде­ ла. Все двинулись с берега на лед. Красная теплушка медленно спускалась с берега к реке. Под уклон она пошла своим ходом и сильно застучала на стыках, набирая скорость. На тормозной площадке стоял железнодорожник. Он сильно крутнул руч­ ку тормоза, и теплушка послушно остановилась. Толпа затаила дыхание. Лед громко треснул где-то сзади. Теплушка медленно покатилась. На се­ редине реки несколько человек ее подтолкнули и легко докатили к друго­ му берегу. Матэ видел, как ее весело подхватил паровоз. Вся многотысячная толпа от радости захлопала в ладоши. Один за другим вагоны покатились по льду, груженные зерном и мукой. На другой день началась переправка вагонов «золотого эшелона». По-весеннему теплыми стали дни, когда эшелон вышел на степные равнины. К вечеру одного такого дня впереди запереливались, заманили к себе огни большого города. — Неужели к Омску подъезжаем? — удивился Матэ, высунувшись в дверь теплушки и подставляя лицо навстречу обжигающему ветру. Омск! Сколько воспоминаний подняли твои огоньки... Если бы снова можно было увидеть друзей! Как больно и холодно сознавать, что нет на земле ни Кароя Лигети, ни Иожефа Шамоди... «Золотой поезд» в Омске задержали, — ждали из Москвы ответа, куда его направить, в Москву или в Казань. — Пойдем в тюрьму, — попросил Матэ Ивана.— Я хочу видеть камеру, где провели последние дни мои друзья... Иван согласился. Гулко раздавались шаги в пустых каменных мешках... Все стены тюремных камер были испещрены надписями. Матэ стал громко читать: «...Не унывайте и не жалейте меня. Я умираю за идею, совершенно спокойно жду своей смерти. Будьте и вы бодры, не падайте духом!.. Александра». Рядом надпись на немецком языке. Матэ стал переводить вслух слова, нацарапанные очень четко и твердо: «...Из наших почти я один остался... У всех нас твердая вера в то, что мы будем последними жертвами... Приветствую и целую всех про­ щальным товарищеским поцелуем. Боритесь и любите борьбу! Карл Миллер». — Каких людей погубили! — потрясая огромным кулаком, произнес Иван. — Вот камера, где сидел Лигети,— сказал сопровождавший их чело­ век и указал на стену сбоку от окна.— Вот его стихи-завещание.