Сибирские огни, 1961, № 7

— Меня долго терзала совесть. И это продолжалось до тех пор, по­ ка я не увидел вас живым на Иртыше, когда там открывали железную дорогу на льду. Мне тогда казалось, что я спятил... — Вы были в Омске после разгрома Колчака? — Да. Потом с чужими документами мне удалось добраться до Кры­ ма. Я перешел линию фронта и оказался в Ялте. — Мы еще могли встретиться с вами под Перекопом,— с усмешкой сказал генерал и отошел к окну. — Я больше не воевал. Когда красные взяли Перекоп, я из Крыма бежал за границу. Ялтинский мол был для меня последним клочком рус­ ской земли. С тех пор я вел жизнь отщепенца. Нас несколько русских до­ бралось до Америки. Мы создали небольшую театральную труппу, чтобы жить, но появилось звуковое кино, и мы потерпели крах. Затем я сошел­ ся с одной француженкой. У нее были небольшие деньги, и мы открыли в Нью-Йорке ресторанчик «Русский самовар». — Заманчивое название для Америки,— заметил генерал. — Первое время у нас был успех. Американцам нравилась русская кухня. Они охотно посещали, но нас разорил кризис... На последние деньги мы купили билеты в Европу, в Париж. Я устроился полотером в отеле, а жена — тапером в негласном доме свиданий. — Ну и место же вы нашли для жены! — сказал генерал, повернув­ шись к Бахметьеву. — Выбора не было. Я каждую ночь приходил за ней. Но потом слу­ чилось... Я был избит и оказался один на улице! Затем осталась одна дорога — в «Русский национальный союз участников войны»... — Это же белогвардейская организация? — спросил Лукач. — Да, но я был готов броситься хоть к черту на рога! Но там про­ изошло такое... Бывший русский офицер, побывавший в Африке, предло­ жил мне папиросу и достал коричневый портсигар. Подлец похвастал, что этот портсигар из человеческой кожи! Тогда я понял все. Это были русские фашисты, и я решил драться. У меня была одна надежда, если я останусь жив, то через Испанию вернуться на родину. Вот моя исповедь перед вами, как на духу. А теперь можете делать со мной, что хотите,— закончил Бахметьев. Дрожащими руками он потянулся к пустой кружке. — Выпейте и поешьте, — Лукач налил вина. — Вам необходимо от­ дохнуть... А все-таки жизнь — хороший учитель! — Да, это так. Но я, кажется, оказался неспособным учеником,— сказал Бахметьев. — Простите за вопрос: вы ведь стали писателем. Я ви­ дел ваши книги в Нью-Йорке. Но почему вы теперь — генерал Лукач? — Война заставила отложить литературу, Лукач—девичья фами­ лия моей матери. — Мадрид на проводе! — крикнул кто-то в двери по-французски. Генерал Лукач почти выбежал из хижины. Оставшись один, Бахметьев попробовал есть, но шашлык застревал в горле. Он огляделся кругом. На скамейке с книгами лежал исписанный листок бумаги. «Письмо?..» Бахметьев никогда не читал чужих писем, но это начиналось с имени «Вера». Он потянулся рукой к листку и вдруг, словно от огня, отдернул ее. «Что вы делаете, Олег Алексеевич? — будто услыхал он свой го­ лос .— Вы ли это? Разве так самоочищаются от «всякая скверны»?» Бахметьев отвернулся от письма и застывшим взглядом уставился на голубой кусочек неба за окном. Он отпил вина и снова взглянул на письмо. Рядом лежал маузер. Несколько минут он не отрывал взгляда от оружия. Какая-то еще неясная мысль заставила сжаться сердце. И все же неожиданно для самого себя рванулся к скамье и схватил письмо. Небольшой листок бумаги показался ему необыкновенно тяжелым. Он