Сибирские огни, 1961, № 7

чтобы такая родиться могла дума о беглом бродяге! Крохи минут урывая у сна, болью о людях томимый, разве он мыслил, что вскоре она станет в народе любимой? Выплакал в ней он большое свое, на душу легшее горе, и подхватило, запело ее первым рыбацкое море. Славное море!.. Я встречи искал годы и годы с тобою... 4 То — голубое ты, море Байкал, слишком для глаз голубое. То — не поймешь: отчего, почему в мороке зыбишься темном, словно по лону прошел твоему рашпилем кто-то огромным. Или с обрыва сорвалась сарма, или кал'тук, нарастая, дунул-подунул? Но сходит с ума волн белогорбая стая. Гулом со дна подымает вода все затаенные страсти, полные омуля рвет невода, губит артельные снасти. Брызг моросящая сеет капель Густо, затяжно и нудно. Страшной становится эта купель Даже для нашего судна. Черное с белым — качает, как черт! Взмоет и вниз опадает, бьет по обшивке и с борта на борт так и кидает, кидает, чтобы и штурман глядел, не зевал на беззащитной скорлупке... «Эй, баргузин, пошевеливай вал!» — льется из радиорубки. Море шумит!.. Но геологи спят — и не разбудишь из пушки, с палубой вместе кренятся, скрипят ползают их раскладушки...