Сибирские огни, 1961, № 7

близкой. Как просто для вас воспользо­ ваться нашим аппаратом: повернули не­ сколько раз диск от нужных вам цифр — и, если интересующий вас номер свобо­ ден, пожалуйста, разговаривайте. А зна­ ете ли вы, товарищи писатели, чем до­ стигается такая простота пользования? Сложнейшим взаимодействием много­ численных деталей в телефоне и на са­ мой АТС. Вот чего хотим мы, читатели, от вас, деятели литературы, — не при­ митивной пустой упрощенности, которая ничего нам не дает, и не пустой же ус­ ложненности, которую и разгадывать-то неохота, а глубокой, содержательной простоты, способной обогатить нас сво­ ей внутренней сложностью!» Конечно, эта аналогия, как и всякая другая, содержит в себе натяжку. Но все же мне думается, что это умные слова. И я убежден, что поэтиче­ ская манера Твардовского отвечает именно такому читательскому требова­ нию. Он не только хочет, но он и может быть подлинно народным поэтом и яв­ ляется им! С меня довольно б было чуда И велика была бы честь То слово вынуть из-под спуда, Что нужно всем, как пить и есть. Он презирает затейливость, украша­ тельство, он не гонится за сногсшиба­ тельной «модной» рифмой, за необыч­ ностью ритмики, во всяком случае, ин­ струментовка стиха никогда не является для него самоцелью. Иной раз он рифмует даже одноко­ ренные слова, и такие рифмы—вопреки комически беспомощным заклинаниям иных сегодняшних «новаторов» — вы­ держивают максимальную смысловую и эмоциональную нагрузку. У Твардовского простейшие в боль­ шинстве случаев рифмы (в том числе и используемые поэзией минимально пол­ торы сотни лет) оказываются безотказно действенными и совершенно заново вол­ нующими: Но не ударила царь-пушка, Не взвыл царь-колокол в ночи, Как в час урочный та Старушка Подобрала свои ключи, — Ко всем дверям, замкам, запорам, Не зацепив лихих звонков, И по кремлевским коридорам Прошла к нему1 без пропусков. Вступила в комнату без стука, Едва заметный знак дала — И удалилась прочь наука, Старушке этой сдав дела. Сломилась ночь, в окне синея Из-под задернутых гардин. И он один остался с нею, Один — Со Смертью —на один... Разве не заставляют эти строки не­ ровными толчками биться сердце? Разве не воскрешают они с захватыва­ ющей яркостью событие, о котором еще недавно говорили во всем мире? Разве не с поражающе смелым, резко выраженным своеобразием говорят они об этом событии, несмотря на исполь­ зование давно известной народному обиходу метафоры «старушка-смерть», и оттуда же идущего сравнения через- отрицание: «не ударила царь-пушка, не взвыл царь-колокол в ночи»? И разве это не великая простота? Что смогли бы прибавить здесь какие- нибудь изыски и ухищрения? Ответ ясен: ровным счетом ничего! А это должно заставить задуматься некоторых молодых (впрочем, иной ра з и — находящихся, говоря словами Твар­ довского,— «на гребне возраста иного»} поэтов, наивно полагающих, что «оше­ ломляющая» рифма, какая-нибудь, если уж не фонетическая, то хоть графиче­ ская «находка» или сногсшибательное сравнение могут заменить собой отсут­ ствие большой и оригинальной руководя­ щей мысли и подлинного чувства. Все сказанное вовсе не означает, что автор этой статьи выступает вообще против щедрой метафорической оперен- ности стиха, против любой неожиданной рифмы, против всякой парадоксальности поэтической мысли, против поисков а области ритмики. Наоборот, я убежден, что любой, са­ мый, казалось бы, невероятный «ход» автора, самая странная метонимия, са­ мый неожиданный интонационный или ритмический излом очередной строки мо­ гут быть приняты не только пораженным воображением читателя, но и его серд­ цем, могут раздвигать горизонты поэ­ зии... если внутренне оправданы, если работают в произведении, помогают рас­ крытию главного, а не остаются чудны­ ми побрякушками. Твардовский такие побрякушки прези­ рает и — справедливо! Он с резко выраженной злой иронией относится к псевдоноваторству, предпо­ читая ему классичность и художественно доказывая действенность «старого, но грозного оружия». Проблема использования и преломле­ ния Твардовским классических тради­ ций, в частности, присутствие в его сти­ хотворной речи явных, иногда полемиче­ ски заостренных «пушкинизмов» (напри­ мер, «казалось, был он кровный, лич­ ный, извечный враг тыловиков, да и оратор был каков! — куда там — наш трибун столичный, любимец публики Сурков!»), а также некрасовских интона­ ций — обсуждается нашей критикой дав­ но. Ведь автор « З а далью—даль» как бы доказывает, что в поэзии действует свой «закон сохранения энергии», — во вся­ ком случае, можно сказать, что энергия пушкинской интонации, а иногда и лек­ сики смело используется замеча­