Сибирские огни, 1961, № 7

И тут, словно разорвало облака, — на безумствующие волны пал спокойный солнечный луч. И сразу ощутило сердце: теряет Обь свою злую силу. Повеселел Суптя, стоит рядом с мотором и губами шевелит. Ну, конечно же, поет «Ны вер, ны вер, подруга моя...» Энсу Павлович, осмотревшись, показывает рукой правее. Пусть бегут по телу ручейки холодной воды. Пусть мокрым комом сплюснулась на голове шапка. Пусть нет на нас ни единой сухой ниточки — все нипочем! Берег рядом. А там и приветливые конусы чумов. Неводник с ходу тычется в мель и смолкает. От берега отваливает лодчон­ ка. Молоденький ненец, сноровисто отталкиваясь шестом, гонит ее к нам. Через полчаса, уставшие, промокшие, мы выбираемся на берег. Все-таки очень прият­ но почувствовать под ногой твердую и верную землю, пусть кочковатую, пусть пружинистую. Но землю! Это понимать надо! Нас окружает большая группа людей, вышедших из чумов. Среди них выде­ ляется старый человек в потрепанной малице. Он передвигается медленно, пока­ чиваясь, и лицо его расцвечено радушной улыбкой. — Худи Сэрако, — говорит Энсу Павлович, — со своей бригадой. — Ань торово, рыбачки! — смеется Вануйто, по очереди пожимая руку каждому подходящему. — Ань торово! И мы знакомимся. Сразу за чумами, выстроившимися на берегу мелководного заливчика, з а ­ росшее травами тундровое озерцо. Н ад ним взмывают стремительные утки. А дальше, чуть приметными увальчиками — тундра до самого горизонта. Возле чумов — красного цвета «Доска показателей колхоза имени Ленина», и на ней мелом — фамилии рыбаков, цифры уловов. Тут же призывы на больших черных квадратных досках, обращения, напоминаюшие о том, что обязательства, приня­ тые рыбаками в семилетке, должны быть выполнены и перевыполнены. Наши попутчики разбрелись по чумам. Энсу Павлович нетерпеливо топчется <и напоминает: — Чай пить надо, чай!.. — увлекает меня в просторный чум. Сопротивляться бесполезно. А сейчас и нет смысла. После шторма на Оби хорошо согреться несколькими кружками крутого кипятка. И я с готовностью лезу за приятелем под полог. Чум широкий и просторный. Пока Вануйто сноро­ висто ест рыбу и священнодействует над ведром с' чаем, затеваю разговор с ры ­ баками. Они все здесь. Сидят по кругу и так же, как Энсу Павлович, неспешно потягивают чай. Напротив, по-казахски подложив под себя ноги, — старейшина, бригадир Худи Сэрако. Он пьет чай и внимательно посматривает на каждого. Ловлю на себе пытливый, изучающий взгляд умных проницательных глаз. У Худи Сэрако вся в морщинках, обвисшая кожа на шее, изрезанные бороздами щеки, и лоб в глубоких морщинах. Р едкая щетинка усов соединяется с черной, изрядно посеребренной бородкой. — Сколько лет Худи Сэрако? — спрашиваю я сидящего рядом хмурого ненца. — Сто! — Не может быть! — и сразу вспоминаю: у стариков ненцев о возрасте лучше не спрашивать, скажет «сто», значит дели на половину. — 75 лет нашему Худи Сэрако ,— говорит сидящий рядом Аник Худа.— Так полагаю... Впрочем, точно никто не знает. Ведь в те времена записи о рож ­ дении ненецкого ребенка не производились. Так что и самому Худи неизвестно, в каком году он появился на свет. Аник что-то спрашивает у старика и, оборачиваясь ко мне, переводит: вер ­ но, или 75, или 76. Худи Сэрако время от времени прислушивается и вставляет слово-другое то на ненецком, то на ломаном русском и кивает в знак согласия головой. С Аником Худи — сыном старого рыбака — у нас легко завязывается р а з ­ говор. Русским языком он владеет великолепно. — Не мог же я, — смеется он, — говорить по-ненецки с матросами... Слу­