Сибирские огни, 1961, № 7

перестаем видеть флажок на крыше райкома. И снова над нашими головами проносятся стайки уток. Медленно тянутся часы. Лениво првплывают мимо унылые берега. Ни деревца, ни кустика, лишь сизоватый тальник топорщится щетинкой. Я уже потерял счет речкам и протокам. С грустью размышляю о том, что надо было бы прихватить с собой малицу, не надеяться на солнце. Ветерок в тундре дела­ ет свое дело. С каждым часом становится все прохладнее и прохладнее. Одному Энсу Павловичу ветер нипочем. Он сидит на самом носу неводника и, судя по выражению его лица, очень доволен. — Давай, давай! — нетерпеливо командует Вануйто, оборачиваясь к мото­ ристу. После часового пути как-то сразу перед нами вырастают чумы. Неводник с силой тычется в кочки берега, и Энсу Павлович, забыв обо мне, о том, что ре­ шил он быть моим гидом и переводчиком, торопливо спрыгивает на берег и скрывается в первом попавшемся чуме. Пока, окруженные детворой, с любо­ пытством разглядывающей незнакомцев, в сопровождении нескольких насторо­ женных псов прогуливаемся по берегу, Энсу Павлович сидит в чуме. Наконец, потеряв терпение, захожу к нему. В чуме ярко пылает костерик. Дымок вьется в отверстие, а так как тяги нет, то он расплывается по чуму — ест глаза, заби­ вает дыхание. Откашливаюсь, протираю гл аза и вижу: Энсу Павлович сидит на корточках и уписывает огромную нельму. Рукава ватника засучены . Пальцы рук в жире, лицо вымазано, но светится полнейшим удовольствием. — Соскучился по свежей рыбке! — говорит он. А пугаче — хозяйка, жена ненца, сидящего рядом с Вануйто, бросает на досочку новую рыбину. Ножом, острым, как бритва, полосует ее и в какие-то мгновения уже распластанная, разделанная рыба подается гостю. Энсу Павлович с наслаждением расправляется и с этой нельмой, после чего, тяж ело отдуваясь, начинает пить чай. Ох, уж этот чай в ненецком чуме. Его не пьют. Над ним священнодейству­ ют. И, конечно, за временем при этом не наблюдают. Мне ничего не остается, как, набравшись терпения, ждать. И я жду. Наконец, священнодействие с чаем закончено. — Пошли? — предлагает, наконец, Вануйто. Мы выходим и з чума и на­ правляемся... Мне хотелось бы к неводнику. Ведь цель нашего путешествия к Худи Сэрако, через Обь, на далекие пески. Не тут-то было. Энсу Павлович на­ правляется в другой чум, где снова несколько кружек чая и разговор. А затем— третий, четвертый чум, где все начинается и кончается тем же , чем начиналось и кончалось в первом. Так день, другой и третий мы посещаем чумы, рыболовецкие бригады. Ночу­ ем на шкурах у костров, едим сырую рыбу, особенно вкусную, когда она только добыта. В полдень наш неводник выходит из устья тундровой речки на Обь. Энсу Павлович сидит на своем излюбленном месте — на носу неводника. Я гляжу на него и радуюсь: посвежел человек, повеселел. — Через Обь перемахнем, и тут ж е рукой подать до Сэрако, — говорит он, когда, перебравшись к нему на нос, я крепко цепляюсь за борт. Небо над Обью нахмурилось. Рванул ветер. Вздыбились мрачные валы. Срезая пенистые греб­ ни, наш неводник выносится из устья. Тяжелый, неповоротливый, он сразу пре­ вращается в щепку на волнах. — Бесится! — кричит Энсу Павлович. Это слово я угадываю по движению губ. Лицо моего приятеля совершенно мокрое, по щекам сбегают ручейки. Река действительно как взбесилась. Маленьким, беспомощным чувствуешь себя средь разбушевавшейся стихии. Не знаю, кто о чем думал в этот момент, а я — о моторе. Замолкни он, перестань винт молотить злющие воды, и неведомо, отпустит ли нас Обь, доберемся ли мы до берега в серой штормовой мгле. Но потому, как ритмично выстукивают клапаны , как вращается вал , как время от времени спокойно подергивает рычажок Суптя, у мотора, видно, все в порядке.