Сибирские огни, 1961, № 7

— Ни пуха! Ни пера! — что есть мочи, кричит мой приятель по Заполярью Миша Поляков — Пять футов под килем! — напутствует он и, сорвав с го­ ловы шляпу, отчаянно машет медленно отворачивающему от пристани катеру. Миша Поляков недавно вернулся из плавания по Обской губе. Там пожил он с рыбаками, не раз ходившими в открытые студеные моря. И многое у них по­ заимствовал. Д аж е походку. Раньше Миша ходил по земле как все грешные, но вот уже который день, тщательно следя за собой, он передвигается вразвалочку— походкой этакого морского волка. «Пять футов под килём» — в лексиконе прия­ теля — новое. И тоже заимствовано. В переводе на обычный язы к это означает: удачного плавания по глубоководью. И лучше такого пожелания не может быть. Огромная и бурная, как море, Обская губа страшит плавающих многочисленными мелями, неожиданно возни­ кающими косами. Спасибо, Миша, за доброе слово! Взбуривая за кормой густую зеленоватую воду Полуя, катер выходит на стре­ жень. Поднятая им волна покачивает лодки, баркасы, хлюпает в борта массив­ ных рефрижераторов, пароходов, барж , самоходок, сгрудившихся у отлогого берега. Плывем на Ямал. Вцепившись з а поручни от сильной качки, смотрим ж и ­ вую панораму Салехарда. Город, единственный в Заполярье Западной Сибири, единственный в мире, через который невидимым пунктиром пробегает Полярный круг, ощетинился деревянными домишками вразброс, корпусами рыбоконсервного комбината, уступами строений на мысу с поэтическим названием — Ангальский. Ветер с Оби вспенивает гребешки волн и все крепчает. Он треплет флажок на корме так, что, кажется, вот-вот сорвет его и тряпицей швырнет в холодные воды. В который раз посещаю я эти места. И каждый приезд овладевает мною к а ­ кое-то удивительное чувство. Ждешь чего-то необычайного, а его все нет. Пото­ му и не верится , что за несколько километров отсюда, на относительном юге, ос­ тались ханты-мансийские урманы. Здесь лишь отдельными островками маячат скрюченная лиственница, да приземистая, потерявшая свою привлекательность, ель. Но чем дальш е на север от полярного круга, тем меньше и реже лесные островки. В конце-концов и они исчезают, испугавшись холодных просторов тунд­ ры и дыхания студеного моря. И только отчаянно смелая березка все еще будет красоваться за тальниками, появляясь там, где ее и не ждешь. Но и она, радуя глаз на берегах тундровых рек, с каждым километром на север, начинает терять свою стройность, уменьшаться и, в страхе перед вьюгами, приникать к тундро­ вой земле. Приникнет к кочкам и тоже исчезнет... Останется грустно шумящий тальник на берегах озер и бурая по осени, безбрежная, чуть всхолмленная тундра до самого горизонта, с таким же однообразным по цвету небом. А летом, когда небо станет бездонно-высоким, пронизанным лучами незаходящего солнца, при­ нарядится тундра в зелень и цветы. Будет доброй, ласковой, манящей. Не зато­ скуешь тогда о солнечных полянах, о таежной величавости, обо всем, что оста­ лось там, на юге от полярного круга. Эти мысли проносятся в голове, когда не спеша, как на замедленной кино­ ленте, проплывает мимо Салехард. Он неимоверно разбросан, этот город. Выра­ стает и ширится с каждым годом. И все-таки, если подходить к нему с привыч­ ной меркой, он — совсем небольшой. Впрочем, как для кого. Жителю ямальской тундры, приехавшему из Таза и Гыды, покажется он огромным и солидным. Н е­ удивительно! Сале-Хорд — поселение на мысу, подлинная столица, центр эко­ номики, культуры всего западно-сибирского Заполярья. Оленеводу с Юрибея Гыданской тундры , рыбаку с Пуйко, охотнику из Красноселькупска слово «го­ род», значит Салехард. Где-то вот здесь, на берегу Полуя, в глубокой древности располагался стан хантыйского «князца» — поселение Пулноват-Вож. Позже, коми пришель­