Сибирские огни, 1961, № 7

бы превратились в шаровары, и все движения ее стали изумительно похо­ жи на движения эквилибристки — танцовщицы на проволоке... А мисси­ онер Нойз с таким же искусством сумел внушить присутствующим, что он уже не человек, а скелет, тоже танцующий на проволоке... В цилиндре,, в сюртуке, в узких длинных брюках, но тем не менее — все же скелет! Это было и жутковато и, вместе с тем, дьявольски смешно! Алексей Максимович хохотал до колик, глядя на этот необыкновен­ ный номер: — Девушка и смерть... Просто поразительно, какие таланты могут скрываться в людях!.. Не для перевода, потихоньку, сказал он Буренину и Зиновию: — А я, было, удивился — что могла найти приятная молодая амери­ канка в этой неодушевленной жерди? Оказывается, в этом скелете столь­ ко огня и жизни, что может позавидовать любой Фальстаф! После такого номера никак уж нельзя было отказаться от настойчи­ вых просьб хозяев Мартин и других гостей — почитать что-нибудь: — Хотя бы по-русски!.. — настаивали супруги Нойз и мисс Гарриет Брукс. Волей-неволей пришлось прочесть им «Песню о Буревестнике». И несмотря на то, что никто из американцев не понимал ни единого слова, — все были заворожены властным звучанием подлинно-героиче­ ской поэзии... Сам Алексей Максимович уже слышал в Филадельфии английский перевод «Буревестника», но вряд ли этот перевод мог дойти за такое ко­ роткое время до его теперешних слушателей. По восторженно горящим глазам, по напряженному вниманию всех было видно, что суровая музыка его песни, державшаяся на строгом рит­ ме и интонации, властно доходит до сердец... — Сплендид! Эмэйзинг! (Великолепно! Изумительно!), — зашеле­ стели взволнованные полувозгласы, когда он произнес последние слова «Песни», а миссис Мартин, и без того восторженно относившаяся к Горь­ кому, — просто засыпала его похвалами: — Ю ар э тру поэт! Де бест поэт, хум ай ноу! — (Вы истинный поэт! Лучший поэт, из всех, мне известных)... Так шли дни на маленькой ферме в горах Адирондака, за семь ты­ сяч верст от родной Волги, и у Алексея Максимовича иногда возникало- чувство недоверия к географии. — «Да полно — так ли это! Не под Ниж­ ним ли я, в сельце Горбатовке гощу вместе с друзьями своими или, в крайнем случае, где-нибудь в сердце Финляндии, в живописной Туусула или Куоккала...». Память воскрешала солнечные прогулки за грибами в родном По­ волжье, возле той же Горбатовки. Только детишек не хватало, порой — остро не хватало... Стоял перед глазами серьезный, всегда солидно и независимо дер­ жавшийся Максим —тогда, в Горбатовке, он был четырех-пяти лет... А дочка «Катюха» была и совсем уж малышкой, но как старалась и она быть по-своему достойной высокого звания двухлетнего человека! — И я ги-лип наела... ма-ам, а, ма-ам! Вот он, ги-лип... И протягивала пухлой ручонкой к отцу и матери какую-нибудь гри­ бообразную поганку... Алексей Максимович посылал ей и сыну из каждого заграничного го­ рода по пакету открыток, по возможности раскрашенных, чтобы у них, у ребят, было сильнее ощущение связи, пусть дальней, но прочной. О, если бы и они здесь были, вместе с ним, его птенцы!.. Если погода была хорошая, вечеряли на уютном «лаундже», пло­ щадке для игр и бесед, на шезлонгах или просто так — на чем придется.„