Сибирские огни, 1961, № 7

Но оказалось не так. Почти равнодушно ходил Горький из цеха в цех, бегло вглядывался в гигантские переплеты ферм и креплений, в подвес­ ные краны, перетаскивающие огромные паровозы с такой же легкостью, как собака перетаскивает своих щенят... Сквозь оглушительный грохот чугуна и стали он задавал отрывочные, казалось бы, незначащие вопросы сопровождавшим его инженерам и мастерам: — Сколько времени занимает постройка одного паровоза? — Сколько людей требуется, чтобы это сделать? — Бывают ли несчастные случаи? — Сколько зарабатывает в среднем рабочий? Нет, он не засыпал своих спутников восторженно-изумленными воп­ росами и восклицаниями, как надеялись устроители этой прогулки. Когда осмотр завода закончился, первое, что он сказал раскрывшим свои блокноты журналистам, было ошеломившее всех заявление: — У нас в России тоже есть подобные заводы... В Петербурге есть Путиловский завод, под Москвой — Коломенский, возле моего родного города — Нижнего есть такой же пожиратель людей — завод Сормов­ ский... Все эти современные Молохи похожи один на другого... Репортеры засмущались. — Но условия труда, которые вы здесь увидели, разве не произвели на вас впечатления? — Они не так уж сильно отличаются от условий труда в России...— сухо ответил Алексей Максимович.— Я же говорю — каждый такой завод заставляет тотчас вспомнить о библейском идоле Молохе — адской вы­ думке вавилонских извергов-царей, медном, гигантских размеров, чудо­ вище с огромной топкой вместо брюха... Туда загоняли людей, и топка медленно изжаривала их на радость какому-нибудь Навуходоносору... Алексей Максимович просил не отрывать рабочих от своих станков и мест во время работы, но когда при его выходе с завода шедшая на ра­ боту новая смена узнала, кто у них в гостях, ему была устроена бурная овация. Рабочие в комбинезонах, в кожаных фартуках подбегали к нему, по­ жимали ему руки, кричали: — Хелло, Горький! Лонг лив, олд бой! — Вашу руку, сэр! — Мэни сэнкс фор коминг! (Благодарим за посещение!) Вечером, в тот же день, состоялся такой же грандиозный, как в Нью-Йорке, митинг в помещении Большой Филадельфийской Оперы — с залом тоже примерно тысячи на три человек. Как только Горький появился на сцене, вся аудитория поднялась и, стоя, рукоплесканиями и выкриками приветствовала гостя. Филадельфийцы уже много знали о нем из газет и лестного и нелест­ ного, правды и вранья, знали, что он мастеровой, маляр, и что он круп­ нейший писатель России — академик, что он был на равной ноге с Львом Толстым. И что за его голову царским правительством назначена круп­ ная денежная премия... И что если в России будет республика — то он будет выдвинут в президенты этой необъятной и несуразной страны... Среди этой смеси правды и фантастики неоспоримым массивом стоя­ ли пятьдесят изданий его книг в США, причем — семнадцать только одно­ го «Фомы Гордеева», книги, почему-то очень полюбившейся американцам... Опять гремели хорошо уже знакомые слова: — Горький — хурра! Гип-гип-хурра! Лонг лив Горький энд Раша! (Да здравствует Горький и Россия!) Вновь задавались все те же вопросы: — Какой будет образ правления в России после свержения царя? — Только демократическая республика...— звучит твердый ответ.