Сибирские огни, 1961, № 7
еще в Шербуре заметил подозрительного субъекта, в последний момент взбежавшего с маленьким чемоданчиком по посадочному трапу на борт трансатлантического лайнера. Было ясно, что, получив от этого агента Витте нечто «эффектив ное», владельцы отеля «Бельклер» и других гостиниц охотно пошли навстречу желанию могущественных лиц организовать скандал вокруг имени Горького, а затем и травлю его по гостиницам Нью-Йорка. Расчет был несложен и груб: прочитав в газетах о том, что «этого Горького» выселяют из нью-йоркских гостиниц, рядовой американец запо дозрит в нем нечто вроде «беглого каторжника», врага морали., общества и собственности, а н а р х и с т а , а стало быть, и «клятвопреступника», поскольку он присягнул при въезде в США, что не разделяет анархиче ских воззрений... Писатели, хозяева клуба, где Горький получил приют после выселе ния из отеля «Бельклер», во главе с председателем их правления Лероем Скоттом, делали все, что от них зависело, чтобы облегчить гостю его пре бывание. Окна, выходившие на улицу, на довольно шумное Пятое авеню, были заботливо зашторены, в большом камине весело пылал огонь, и вокруг Горького все время толпилась молодежь, будущие знаменитости Амери к и— Синклер Льюис, Филиппе... Питомцы страны индивидуализма расспрашивали с жадным любо пытством о России, о стране, втрое большей, чем США, по пространству, но где еще только в этом, 1906 году, впервые за ее тысячелетнюю исто рию собирался парламент, так называемая Государственная дума... Молодые американцы привыкли считать свой парламент— Кон гресс — чем-то как бы извечно существующим, чуть ли не ровесником планеты. Они охали от удивления, узнавая от Горького, каких жертв сто ило русскому народу вырвать у царя даже эту жалкую подачку — Думу, заранее обреченную либо на позорное безмолвие, либо на не менее позор ный разгон. — Есть ли тут что-нибудь общее с Генеральными Штатами Фран ции 1789 года, после того, как была разрушена парижская Бастилия, но король еще оставался на престоле и даже пытался организовать контр удар? — такой вопрос задал Алексею Максимовичу какой-то молодой поэт. Горький решительно потряс головой: — Храни аллах! Всякие аналогии с Французской революцией совер шенно не желательны для нас — русских революционеров... В этой ана логии таится такое предостережение — дескать, недолгим, эфемерным было торжество французского народа, оно завершилось чудовищными ге катомбами наполеоновских войн, гибелью многих надежд и иллюзий... Мы не хотим такого повторения истории... Вожди нашей революции дела ют все, чтобы предотвратить ее развитие по тем путям, какие выпали на долю Франции... Слов нет, великая Французская революция дала Европе немало важного и ценного, но в своем общем итоге это был провал на родных чаяний, провал мечтаний Руссо и Вольтера, Робеспьера и Мара та, Дидро и Монтескье... Очень существенной разницей является то, что по всей громадной России готовятся силы для научно обоснованной и глубоко продуманной революции. Во главе этих обширных сил стоит человек, по эрудиции своей достойный места в любой академии мира, — крупнейший ученый-экономист, лишь из-за враждебности царскому ре жиму не имеющий звания доктора философских и экономических наук... Его имя — Ленин, запомните это имя, господа... К одной из таких бесед у камина присоединился еще не старый, но с проседью человек, именовавшийся Николаем Чайковским. Он уже не
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2