Сибирские огни, 1961, № 7
«...Витте, конечно, не дурак, — говорилось в этом интервью.— Такие деятели умеют, когда им требуется, внушить доверие, прикинуться даже прогрессивными людьми, чтобы поискуснее околпачивать доверчивых простаков. Но такие, как он, представляют лишь небольшую горсточку обитателей России, ее властвующий, паразитирующий класс... Этот че ловек без принципов и совести старался убедить вас, что Россия не го това к народовластию и что без царя неотвратимо, тотчас же настанет анархия, страшная для всего мира... Витте старался убедить вас, что олицетворяемая им власть является властью якобы цивилизованной и что если она будет свергнута — Россия превратится в сплошной хаос... Но все это — гнусная, низкая ложь! Крестьянство России, темно той и отсталостью которого Витте пытался запугать вас, предсказывая возрождение в России «пугачевщины», о, это совсем уже не то крестьян ство, которым так долго устрашали Европу и весь мир титулованные ла кеи самодержавия... Прав Марк Твен, один из самых мудрых и передовых людей США, когда он высказывает мнение, что освободительный порыв русского- крестьянства, его политически осознанное стремление к праву и сча стью— залог близящегося расцвета России... Американцы, потомки Франклина, Вашингтона и Джефферсона, — не давайте денег царю и его подручным!» Все это, понятно, не могло понравиться прислужникам желтого дьявола. «Горький попутно наносит удар и нам, дискредитирует нас, разобла чает скрытый союз «деловых людей» Америки с самодержавием Рос сии...»— вот как оценили эти выступления Алексея Максимовича. А Горький продолжал вести себя так, как будто в самом деле был в стране истинной свободы... Он выступил с речью в Мэррей-Холле перед тысячной аудиторией нью-йоркских рабочих: — Когда пароход, на котором я прибыл в Штаты, проходил мимо- Статуи Свободы, этой богини с вечно горящим факелом в руке, я смотрел на нее взглядом идолопоклонника... Я невольно снял шляпу перед этим символом демократизма и разума... Я вспоминал в эти минуты велико лепные, сияющие имена — Линкольна и Франклина, Джефферсона и Гранта, мне слышались песни Джона Брауна и Лонгфелло, Уитмена и Эдгара По... Виделась гордая и светлая проза Брет-Гарта, Марка Твена, Бичер-Стоу! «Вот она — обетованная земля Свободы!»—-взволнованно' повторял я, едва удерживая слезы восторга. Я не замечал в тот момент, что на темной бронзе этой колоссальной статуи — уже видна ядовито зеленая окись, окись коррозии... Однако, пробыв здесь всего лишь не сколько дней, я уяснил, что не только бронзовая статуя над гаванью, но и сама молодая демократия ваша уже начинает покрываться разъедаю щей окисью... Это — коррозия торгашества, коррозия постыдной и всеоб щей погони за долларом... Болезнь такая — деньгопоклонство, существу ет везде, но, увы, я не мог себе представить — каких страшных размеров: достигает она в США — в «Стране С в о б о д ы»... Собрание, еще не знавшее, куда клонится речь знаменитого гостя из России, настороженно и смущенно молчало. Все чувствовали себя в той или иной мере зараженными этой болезнью — «погоней за долларом». Как можно было это отрицать? Но вместе с тем — так ли уж это предосуди тельно? Ведь каждый хочет есть, пить, жить... Но Горький и не направлял удар в своих слушателей, добытчиков этих жалких поденных или сдельных долларов для семьи. — Я люблю энергию труда... — продолжал он. — Я всегда готов во спеть созидательный труд рабочего, кто бы он ни был — кузнец на заво-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2