Сибирские огни, 1961, № 6
чески — он был полным самоучкой, ибо лекции, которые одно время посе щал в Кембридже, были совсем по другой специальности... Уэллс, оказалось, очень интересовался Россией, называя ее страной будущего, предсказывал ей трудно представимые и постижимые возмож ности. — Ваша страна так фантастически огромна,— говорил он неторопли во и веско,— что фантазия как бы сама просится туда на жительство... На этих невероятных просторах есть где разгуляться самому смелому воображению! Горький невольно.пожал плечами: — Да, но пока что, по общему мнению,— это одна из самых отста лых стран мира... Ваши предвестия очень приятны, но они могут осуще ствиться лишь в результате полного социального преобразования нашей страны — то есть революции... Притом, если в других странах Европы у революций была лишь одна задача — свергнуть абсолютизм, то у рус ской революции таких задач сразу целых три: свергать надо одновремен но и абсолютизм, и феодализм, и капитализм! — Но, может быть, все же не следует так торопиться? — усмехнул ся Уэллс.— Эти задачи можно расчленить хотя бы на две очереди... Не правда ли? Сперва покончить, скажем, с абсолютизмом и феодализмом, а потом, спустя некоторое время, браться уже и за третью «помеху про грессу», какой вы, несомненно, считаете капитализм... — Нет, время не позволяет нам медлить, мистер Уэллс! — ответил Горький. Вилшайр снова подошел к ним и, указывая на красивую, в зеркалах и гобеленах, лестницу, пригласил подняться в верхний зал. — Мои гости жаждут общения с вами, высокочтимые джентльме ны! — полушутливо обратился он к собеседникам. Включение Вилшайра в разговор явилось как бы сигналом: тотчас целая толпа обступила Уэллса и Горького, едва не сталкивая их со сколь зких мраморных ступеней лестницы, не полностью прикрытых ковровой дорожкой... Сразу поднялся многоголосый шум. Большинство гостей наседало на Горького. Это не были ненасытные газетные репортеры, готовые по*три раза в день интервьюировать так называемое «лаймляйт селебрити» («светило дня»). Тут были профессора Колумбийского и Гарвардского университетов, поэты, прозаики. Но зато тут уже' невозможно было и отмахиваться, как случалось это нередко проделывать с репортерами. Ко всем нужно было обращать более или менее любезную улыбку и стараться получше, поучтивее ответить. Всех интересовало положение в далекой и огромной России, которая большинству этих нью-йоркцев представлялась какой-то чуть ли не иллю зорной страной — полной контрастов и противоречий, неким гибридом сказочной Византии и построенной Петром Великим жандармско-бюро кратической военной империи, страной таких гениев, как Толстой, Досто евский, Чайковский или Верещагин — один из немногих художников ми ра, потрясший и покоривший американцев, или Чигорин — шахматист, неоднократно громивший чемпиона США Пилсбери... Алексея Максимовича забрасывали вопросами. Ида Тарбелл, Хилк- вит и Николай Евгеньвич Буренин едва успевали переводить. Вот звучит вопрос, явно продиктованный простой любознательностью: — Правда ли, что в России ни один царь за последние двести лет не умер своей смертью? Еще вопрос — уже с политической подоплекой: — Верно ли, что Сибирь хочет отделиться от Российской империи?
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2