Сибирские огни, 1961, № 6
ся к Смирнову и был представлен человеку, который поразительно напоми нал оставшегося ему неизвестным участника прошлогоднего заседания цекистов в ноябре, на питерской квартире... — А мы с вами уже встречались, Алексей Максимович...— с легкой лукавинкой сказал он, тем еще более подтвердив догадку Горького. Однако только этим намеком и ограничился, дал понять, что не хо тел бы разглашения чего бы то ни было ни о той встрече, ни об этой... Он и на этот раз выполнял железный устав конспирации. Был под гримирован и соответствующим образом одет. Его можно было принять за врача, или за педагога, или, в крайнем случае, за солидного, с обеспе ченной практикой нотариуса — человека очень уважаемой у финнов про фессии. Никакой полицейский чин, царский ли, финский ли, никоим обра зом не смог бы заподозрить в нем главу самой революционной, самой дерзкой и смелой по замыслам партии, великана мысли и действия, отчет ливо знающего цель и значение каждого своего слова, каждого решения и шага... Разговор сразу же перешел на задачи и перспективы предстоявшей Горькому поездки в США. — Разумеется,— сказал его собеседник,— сбор средств в помощь русской революции должен идти на безупречно идейной основе — без ка ких-либо сенсационных моментов, на которые американцы и искусны, и падки... Ни о какой инструкции для вас не может быть и речи... Все ваше пребывание в Штатах будет тем более успешным, чем меньше будут аме риканцы видеть или подозревать в вас узкопартийного деятеля... Можно было бы послать туда нескольких членов нашего Центрального Комите та — все они вместе не смогут добиться того, что может удаться вам, пи сателю с мировым именем... Каждое произносимое им слово, при всей кажущейся простоте и есте ственности, даже как бы самоочевидности, воспринималось Алексеем Максимовичем как глубоко продуманная и н е о б х о д и м а я кон сультация. Разница в возрасте между собеседниками была невелика, в сущно сти, они были почти ровесники, но Горький ощущал законное 'наставни чество говорившего с ним человека, в котором он сейчас уже совершен но отчетливо отгадывал Ленина. — Мы, наш Центральный Комитет, примем необходимые меры, что бы обеспечить вам в вашей поездке наибольшую безопасность... И желаю вам и от ЦК, и от себя лично всяческого успеха, дорогой наш Горький! — заявил этот человек на прощание. Задерживаться он не мог, и хозяин явочной квартиры выпустил его запасным ходом. На Горького же обрушился после этого с упреками в неосторожности: — Разве можно ходить на такие свидания без грима! Когда вы усвои те азбуку конспирации?.. Алексей Максимович оправдывался, как мог: — Знаете, мне кажется, если меня загримируют хоть кавалергардом или даже Аполлоном Бельведерским, все равно любой шпик догадается, что это я... Плечи, походка, долгорукость моя — уйма предательских при знаков. ...Но теперь все это уже позади,— и все рогатки, и опасности «прова ла», «засечки», и возможность ареста. Соленый ветер Атлантики овевает лицо волгаря... В сердце бурлит радость и бодрость — точь-в-точь как вода за винтами корабля-гиганта. Еще прохладно было в момент отплытия из Франции, но с каждым днем становится все теплее, и ранний апрель по международному календарю начинает казаться чуть ли не русским июнем...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2