Сибирские огни, 1961, № 6
зине зимой торговали трусами, тапочками и соломенными шляпами, а шапки обещали завезти только к весне. Так Максим провертелся до самого обеда. К этому времени была рас чищена от снега площадка, забиты колья, обозначавшие места, где копать ямы, и наложены, зажжены два десятка костров. — Надо бы постеречь огонь, — сказал Шишкин. — А то, пока ходим в столовую, костры развалятся, ни черта земля и не оттает. Ну-ка, кто по теплее одетый? Ты, что ли, в шапке, — показал он на Женьку. Максим моментально прицепился к словам прораба. — Могу и я Ребезовой подсобить. Потом пообедаем. Женька пренебрежительно повела плечами. — Да чего тут двоим делать? И у костров, наоборот, жарко. Вот Максим в своей легкой кепочке пусть один и остается, греется. — Ну, как знаете, — сказал прораб. — И вправду, оставайся один,. Петухов. —■Из-под кепочки у него не уши — петушиные гребешки торчат, — ласково прибавила Женька. — Как бы не отвалились. Все дружно захохотали. Максим растерянно схватился за уши, дей ствительно пылающие от мороза, наверно, как петушиные гребешки. Он остался в дураках вдвойне: упустил Женьку, глядишь, по дороге в столо вую и поговорили бы; и упустил вкусный, хороший обед — будешь потом один хлебать остатки холодные. А Женька о чем-то пошепталась с Феней, сдернула шапку с головы, помахала ею, с приплясом сделала на дороге маленький круг и запела: Ох, ты, шапочка моя, Люблю тебя я теплаю. У сосеночки миленочка Теперь я не прохлопаю. Подхватила под руку Феню и пошла с нею позади всех, беспечно по махивая шапкой. Волосы у Женьки слегка растрепались, вились словно тонкие струйки дыма от костра. А Максим стоял, как замороженный. Что же это такое? Выходит, Женька о вчерашней прогулке всем теперь раззвонит! Ведь сама же повела к берегу, сама Платок ему повязала и шапку взяла, сама влезть па сосну заставила. А теперь... Поправляя длинные поленья, стреляющие острыми угольками, он хо дил от костра к костру и, прячась от горького, едкого дыма, все время ви дел тонко вьющиеся Женькины волосы и вспоминал их запах, совсем не горький, а похожий на вкусную хлебную корочку. Глаза у Максима засти лало слезой, утираясь, он размазывал по щекам хлопья сажи и не замечал этого. Ворошил в кострах поленья и повторял: «Ну, скажи, пожалуйста! Скажи на милость! А? В частушечку свою поместила...» Он не понял главного: частушка пелась не о том, что было, а о том, что еще быть должно. 11 Лида положила на стол заново перепечатанный приказ и стояла, по качивая большими серьгами. Цагеридзе бегло пробежал по бумаге глаза ми. Напечатано все правильно. Лида была превосходной машинисткой. Она не только не делала собственных опечаток, но даже, ничего об этом не говоря начальнику, исправляла все его орфографические ошибки, ко торыми он иногда грешил. — Вы чего ожидаете, Лидочка?
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2