Сибирские огни, 1961, № 6

как раз. Все равно сейчас голова словно опилками набита. Он не сможет объяснить Марии свой замысел во всех подробностях, а без подробно­ стей какой же плановик начнет вычислять стоимость дамбы? Мария... Все эти дни она какая-то странная, растревоженная. Дома! В конторе — другая. Работает споро, точно, и улыбка,— замечательная, красивая улыбка-— у нее не сходит с лица. Она порой хорошо смеется и дома — пока не столкнется в каком-нибудь, хотя и коротком, разговоре с Елизаветой Владимировной. «Дома...» Старуха всегда гордится: «Это мой собственный дом». Марию трясет от этих слов. Однажды у нее даже вырвалось злое: — Твой, твой! Я — на квартире. Как они не любят друг друга! Но Мария не хочет оставлять больную старуху без помощи, ее совершенно невозможно оставить одну даже в «собственном» доме. Пенсии она не получает, не только работать — схо­ дить за чем-нибудь в магазин и то редко решается, живет на зарплату Баженовой. Оставить ее одну — все равно, что выгнать на улицу. Мария никому не рассказывает ни о своем замужестве, ни о том, почему так странно сложились у нее отношения с матерью мужа. Это ее дело. И ее право. Было, вероятно, в замужестве, что-то очень тяжелое для Марии. Но почему тогда к ней так несправедлива Елизавета Владимировна? Не в первый раз Цагеридзе задавал себе этот вопрос. И отвечал все­ гда одинаково: скверный характер у старого человека. Сама же Елиза­ вета Владимировна намекала ему, что Марья Сергеевна скрытно-злая, безжалостная женщина, загубившая ей жизнь, и что она, несчастная ста­ руха, терпит такое тиранство лишь потому, что деваться некуда. Цаге­ ридзе спрашивал в упор: «Чем же Мария вам жизнь загубила?» Старуха печально разводила руками: «Не видите, разве, дс чего довела?» Но тоже подробностей никаких не рассказывала. Можно ли было по таким недо­ молвкам представить истину: Елизавета Владимировна, как и Анатолий, считала во всем виновной только Марию — ей нужно было тогда «гло­ тать сульфамиды». Больше того, старуха была уверена, Анатолий не едет за нею, за матерью, лишь потому, что боится — пристанет снова Мария к нему со своей бесполезной верностью и любовью... Цагеридзе не мог не думать о Баженовой. Эта женщина стала ему как-то по-особому дорога, хотя и оставалась во многом непонятной. Ему хотелось помочь Марии, просто, по-человечески помочь. Но для этого нужно было знать, какая помощь ей окажется желанной. А она всеми силами отводила любые разговоры о себе. В доме уже светился огонек, когда Цагеридзе, дойдя до конца по­ селка, вернулся обратно. Одна усталость от напряженных размышлений над техническими расчетами сменилась другой — чисто физической. Безудержно хотелось спать. Но все равно, никакая усталость не-могла заслонить главного — радости, которой Цагеридзе переполнен был до краев. Ему виделось, как едва очистившись ото льда, Читаут понесет первые, необычно ранние плоты, связанные из бревен, благополучно от­ стоявшихся в запани; виделось, как эти бревна выкатят на берег в без­ мерно далекой Дудинке и оттуда увезут по железной дороге, проложен­ ной через тундровые топи, в еще более далекий Норильск, а там распи­ лят на доски, чтобы сделать полы и потолки в домах, стоящих сейчас унылыми каменными коробками лишь потому, что лес, предназначенный для них, не дошел в срок, замерз во льду здесь, на Читаут^... Цагеридзе распахнул дверь, первой увидел Баженову, заметил ис­ пуг в ее глазах, тотчас сменившийся облегчением, и весело захохотал. Он шуточно-суеверно загадал себе: если его первой встретит Феня, лес погибнет, но он, Цагеридзе, останется цел; если встретит старуха, погиб­