Сибирские огни, 1961, № 6
хим и черным. А когда он поравнялся с конторой, Цагеридзе стоял уже на крыльце. — Рано встаешь, Куренчанин,— одобрительно сказал ему Цагерид зе.— Отличная армейская привычка: по утрам делать хорошую пробеж ку. На весь день бодрит! Михаил притормозил. Очень кстати начальник рейда повстречался. Сейчас он скажет ему о своем решении: уволиться. Это твердо. Но выго ворил вслух он почему-то совсем другие слова. — Да, это я люблю — с утра побегать на лыжах. — Слушай, Куренчанин,— доверительно сказал Цагеридзе, и в гла зах у него вдруг заблестела веселая хитринка.— Слушай. Я, кажется, вы думал порох. Может быть, такой, каким стреляли в пятнадцатом веке, но все же порох. Он должен выстрелить и у нас. Замороженный миллион те перь мы выручим. Или — эта бочка пороху, взорвавшись разнесет в клоч ки Николая Цагеридзе. Ничего, я сяду на бочку. Куренчанин! Ты отлич ный лыжник. Зачем в объезд тащиться на лошади тридцать пять кило метров? Сбегай, пожалуйста, прямо сейчас за Ингут. Знаешь, туда, где живут родители нашей девушки Фени. Передай Павлу Мефодьевичу: «Начальник рейда очень просит прийти, захватить с собой все материалы наблюдений за ледоходом на Читауте, за температурами воздуха с янва ря и до мая». Мы выстроим ледяную дамбу и никакая сила ее не слома е т !— Он легонько толкнул Михаила в грудь.— Беги живей! Ты выспал ся. А я пойду спать. Наряд тебе выпишут. Все сразу спуталось у Михаила. Когда такая радость у человека, та- кая вера в свое открытие, как скажешь ему: «А-я задумал уволиться». Отложить разговор об этом... Но как пойти к «ее» отцу? Ведь, конечно же, начнут расспрашивать и о Федосье! И как вообще пойти, когда от усталости ноги вовсе не гнутся и невыносимо хочется есть? Пожевать чего-нибудь — на это десять минут. А поспать? Нельзя же сказать сей час Цагеридзе, что пробегал всю ночь! Прилечь бы хоть на два, на три часа. За это время все равно дамбу не выстроишь. Но Цагеридзе просто кипит от нетерпения. Да-а... Отказаться, не пойти он, Михаил, может. Пожалуйста, Макея пой дет. Он тоже хороший лыжник. Сама Федосья побежит! Погода теплая, а на Ингуте нет наледи. Федосья на тонких ножках, она и замерзала в лесу и говорила: «Все... больше я не могу...» А побежит. Он, Михаил, только что перед нею — перед кем же еще? — похвалялся: «А я вот могу!» И не пойдет... — Что задумался, Куренчанин? Не хочешь? Михаил силился сделать вид, что он не раздумывает, а просто лишь не спешит с ответом из-за малой важности разговора. Зевнул, потянул ся, и тут же почувствовал, что спать ему хочется страшно, неудержимо. Если он побудет еще без движения хотя бы пять минут, он свалится пря мо тут, на дороге. Что говорит Цагеридзе? Наряд обещает выписать? Ко нечно, пробежать на лыжах до метеопункта и обратно двадцать четыре километра — это работа, особенно, когда ноги совершенно чужие... — Будет записка? — едва шевеля языком, спросил Михаил. — Не будет. По-солдатски: что я сказал — передай на словах. — Очень срочно? — Очень. Чрезвычайно! — Ладно. А в наряд записывать мне не нужно. Это для меня не ра бота, а так — тренировочка... На минутку я забегу домой? — На минутку! В общежитии все еще спали. Михаил вошел в свою комнату, и голова у него закружилась от теплого, сонного духа, потянула к себе кровать с
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2