Сибирские огни, 1961, № 6
но, чтобы не слышать больше этого обманного «я-а-а...», и, сбросив с ног лыжи, стал взбираться на скалы. Березка, под которой он нашел полузамерзшую Феню, теперь сама казалась окоченевшей, с ветвями, безвольно отвисшими под тяжестью налипшего на них снега. Михаил встряхнул деревцо, переждал, пока упа дут на землю снежные комья, и еще несколько раз ладонью ударил бе резку. Ему было жарко, как и тогда. И еще более удивительным, даже чем тогда, казалось — как это может замерзнуть в лесу живой человек? Как может не хватить у него сил, чтобы идти и идти, и дойти куда нуж но? Он со смаком выговорил, глядя на тихо вздрагивающую березку: — Федосья на тонких ножках. А потом, с отчаянием, уже не сдерживая себя и не фальшивя перед собой, на весь лес заорал: — Фе-едо-осья-а-а-а! Эхо больше не откликнулось. Голос ушел в глубину леса и замер там, словно бы оборвался. Михаил помедлил, каменно сжав челюсти, поправил на лыжах крепления и пошел, вдруг ощутив, что достаточно набегался и что совсем не плохо было бы, пожалуй, лечь и уснуть в теп лой постели. Он бежал, теперь прилежнее приглядываясь к следу, который неве домо почему иногда сглаживался, пропадал. Михаилу приходилось сно вать зигзагами в чаще жестких, сухих кустарников, отыскивая твердый желобок старой лыжни. Без нее он не знал, как выйти из лесу. Он шел теперь, будто работал, осмысленно видя, куда он ставит ногу, зная, для чего заносит руку. Встань сейчас на его пути еще один обрыв Читаутско- го берега или чудовищно крутой склон Каменной пади — и Михаил без думно и дерзко уже не бросился бы вниз. Ему хотелось есть. Он нагнулся, набрал в горсть снегу, сдавил его в кулаке и стал грызть этот мягкий комочек. Михаил шел по лесу долго, очень долго, один раз сбившись со ста рого следа так основательно, что в поисках его, делая большие круги, он потерял, наверно, час целый. И не обозлился. Наоборот, найдя-таки за сыпанную снегом лыжню, захохотал: «Ну, брат Мишка? Опять тебя Фе досья вывела? Куда бы ты один пошел?» Выбравшись на дорогу, Михаил замедлил шаг. Как-то очень зримо представился ему красный огонек убегающей от них автомашины и вспомнился безнадежный вздох Фени: «Все!.. Больше я не могу...» «Не могу, не могу»,— как бы дразня ту, беспомощную, Федосью, вслух выговорил Михаил.— А я вот могу! Кому-то, наверно ей, Федосье, погрозил лыжной палкой и снова по бежал быстрее, разгоняясь все больше и больше на наклонной дороге, ведущей к Ингуту, к мосту. — Ага! Ага! — бормотал Михаил, с ветерком проносясь через мост и с разбегу взлетая на крутой откос другого берега.— «Это Макея мой идет, Мишу за руку ведет». Да, да... Ведет... Ведет... Пожалуйста... Начинался рассвет. 8 Неизвестно куда уползал, в чем растворялся ночной мрак. В трех-четырех домах зажглись огоньки. Вот-вот засияют они и по всему поселку. В конторе, в том же окне, все еще желтится свет. А у Ба женовых темно. Спят. Насмеялись с вечера вдоволь. Им что — нет той неволи, которая, вон, в конторе держит начальника до утра! Михаил это подумал, и в ту же минуту стекло в окне сделалось глу
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2