Сибирские огни, 1961, № 6
сках, а наоборот, разгоняясь все больше. Темные стволы сосен, с навет ренной стороны шишковато залепленный снегом, кидались ему навстре чу и тут же, словно пугаясь ловкости лыжника, разбегались в разные стороны. Ночь безлунная. Но видно хорошо. Подсвечивают звезды. Знакомая дорога. Только они с Максей держали ее в лучшем порядке. Вот тут, на этом взлобке, машины обязательно будут бить диффером в землю. И тут вот не затрамбованы снегом, не залиты водой глубокие выбоины, а мож но бы здесь поставить превосходные ледяные «пломбы». У Максима осо бая сноровка была ставить «пломбы»... Михаил бежал теперь местами, где осенью была целая пропасть рябчиков, а на возвышенностях попадались и глухари. Однажды Михаил нащелкал их подряд пять штук и непременно хотел подбить шестого, чтобы связать парами. Но шестой так и не попался к нему на мушку. З а то пятого он потерял, забыв, близ какого дерева положил добычу. Потом тащил домой тяжелых, крупных птиц, связанных парами, и злился на свою дырявую память. А Максим, выслушав его рассказ, побежал в лес без ружья и вскоре же приволок потерянного Михаилом глухаря. Черт! Максиму всегда и во всем валит счастье. После Читаута Ингут показался Михаилу совсем узеньким, он пере махнул его одним дыханием и вылетел на косогор, прямо к домику, где так еще недавно жили они с Максимом. Ингут не дымился текучей на ледью, как в ту ночь, когда к ним забрела Федосья, не сыпались с неба легкие, светлые блестки изморози и луна не печатала под деревьями узорчатых, резких теней. Весь снег кругом, все следы возле домика сей час были уже не те, а новые, и вместо аккуратной поленницы дров у крыльца —Максимово хозяйство — лежало длинное сухостойное бревно, от которого отпиливали чурбаны и кололи их, должно быть, только в ме ру потребности. Навалясь ка скрещенные лыжные палки, Михаил сто ял на поляне и вглядывался в самые различные, самые мелкие перемены. И все они казались ему ненужными и обидными. Тишина. Даже слабый дымок не вьется над трубой. Спят хозяева. Да-а... Здесь спокойнее было житьишко. Не насчет работы. Работу подай, руки просят. Спокойнее для души. Сейчас с Максей они, пожалуй, еще не спали бы, калили печку, чтобы кончики ушей пощипывало от жа ры, варили бы картошку на ужин и трепали языками о чем придется: об «Аэлите», о «Трех мушкетерах», о розах в парке Махач-Калы, о Камчат ских вулканах и о строительстве Каракумского канала. Эх, и дали же ма ху они с этим рейдом! Попали туда, как караси на горячую сковородку. Он постоял еще немного возле домика. На свежем, неприто.птанном снегу концом лыжной палки расчеркнулся «Мих. Куренчанин», подумал, прибавил «Макс. Петухов» и тут же стер, загладил Максимову фамилию. Не потому, что в этот час отрекся от друга, а следуя правилу — кто был, тот и расписывается. И все же ему неприятно было смотреть теперь на рыхлую снежную полоску, под которой как бы засыпанным оказывался и сам Максим. — Черт, Макея! — с досадой сказал Михаил. И тихо покатился на лыжах. Он хотел спуститься к Ингуту напрямую, через кусты, через бугри стые, рубчатые наплывы застывших у берега ключевых наледей, и уже там, на реке, выйти на прежнюю дорогу. Но почему-то тот же загадоч ный ньютонов закон тяготения заставил его повернуть направо, в глухо чернеющую тайгу, к тому месту, где он в первый раз нагнал дуру-Фе- досью и заставил вернуться в тепло. Может быть, он просто еще не набегался, не просветлилась как сле дует голова, а ярость и злость на все, что было связано с сегодняшним
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2